Слизерина
Активный участник
- Сообщения
- 1 128
- Реакции
- 1 265
- Баллы
- 157
- Автор темы
- #1
Другой вид порчи (tsyködöm) у коми известен под именем "шева", в Ижмо–Печорском крае — "лишинка", на Удоре и у пермяков — "iköta".
Слово "шева" в пределах коми языка трудно этимологизировать с каким–либо другим словом. Г.С.Лыткин в своем словаре разлагает это слово на два элемента: шы + ва, получая части со значениями соответственно — звук (шы), вода (ва), т.е. звук воды. Такое осмысление нужно считать искусственным.
Гораздо лучше это слово объясняется по принципам яфетической теории. Имеется грузинское sva — рука1 и арабское siwa — положил, т.е. салберское слово от семантического ряда "рука — вложить — положить". В коми языке этому соответствует sevknitnу — отмахнуться (рукой).
В таком смысле значение слова "шева" вполне соответствует как самому содержанию поверий о шева, так и названиям других видов колдовства. Испортить вообще значит kerny или karny, т.е. "сделать". Испортить, заколдовать человека или животное — ki–mestitny, от слова ki — рука, т.е. наложить руку, переменить руку. Kid–tyny значит или отбить от руки домашнее животное так, чтобы оно не стало узнавать своего хозяина, или разлучить вообще (например, мужа с женой так, чтобы обе стороны не могли выносить друг друга). Название для руки во всех угро–финских языках созвучно со словом kid, напр., черемисское (чувашское) kit, мордовское ked, остяцкое kèt, финское käte и т.д.2
Таким образом, по указанной этимологии слово "шева", как и названия всех других упомянутых видов порчи, связывается с названием руки, как хозяйствующего органа, могущего участвовать как в положительной, творческой работе, реальной, так и в отрицательной, разрушительной, в порче.
Шева представляет собой проявление определенного вида болезни, истерии. Женщины коми страдают этой болезнью в сильной степени. В некоторых районах редкая из женщин свободна от нее. Некоторые исследователи считают эту болезнь в известном смысле заразной. На Печоре шевой заболевают женщины вскоре же после своего замужества. Большую роль при этом играет психическое предрасположение, так как обычно после замужества женщина уже ждет этой болезни и в этом направлении настраивает свою психику. Но замужество не играет исключительной роли, так как заболевают и девицы, особенно состарившиеся. Мужчины заболевают этой болезнью гораздо реже. В некоторых местах считается, что мужчина будто бы не может вынести этой болезни и умирает. Форма проявления бывает очень разнообразна. Точно также и степень выражения болезни бывает неодинакова.
Примечания:
1. Сообщение акад. Н.Я.Марра.
2. J.Szinnyei. Finnisch–ugrische Sprachwissenschaft, 20.
НЕРВНО–ПАТОЛОГИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ БОЛЕЗНИ "ШЕВА"
Объективной стороной болезни является, по мнению Држевецкого, особый вид истерии, Corea maqna1.
Доктор Краинский в результате продолжительного изучения кликушества в Смоленской, Тверской губерниях пришел к выводу, что "кликуши — сомнамбулы, и в случае эпидемии (психической — А.С.) заболевают именно и только люди, расположенные к сомнамбулизму. Сомнамбулизм есть медико–психологическая основа болезни, а бытовые условия и народные суеверия составляют внешнюю картину ее".2
Врач Усть–Куломской больницы сообщил мне следующие симптомы у одной больной. В Петров день на празднике женщина поела очень обильно. Случился припадок, позвали врача. Врач нашел такую картину: больная с широко раскрытыми глазами сильно кричала, производя руками неправильные движения. Врач констатировал резко выраженный дермографизм (при надавливании кожи или при проведении ногтем по коже на груди появляется краснота, что свидетельствует о невралгии сосудов). Анатомического перерождения в нервном аппарате, однако, не было. Были налицо: функциональное расстройство, повышенная чувствительность и раздражительность. Мнительность точно также была резко выражена. Присутствующие сообщили, что больная часто жалуется на боли головы, "сердца" и т.п. Обычное состояние — вялое. Указанный врач заболевание связывает с явлениями в области половой сферы, а также желудка. Вдовам обычно рекомендует выйти замуж. Корни болезни, конечно, лежат глубже, именно в общественно–трудовых и культурно–исторических условиях жизни коми вообще и женской половины населения в частности.
Ввиду того, что психо–патологическая сторона этого вопроса требует от исследователя специальных познаний, меня в данной работе интересует чисто этнографическая часть, — система народных представлений, объясняющих эту болезнь с точки зрения своих воззрений на мир, сложившихся в процессе историко–культурного развития. Нервно–физиологическая же сторона вопроса оставляется мною в стороне и задевается только вскользь в ожидании этнографа–врача.
Примечания:
1. Медико–топография Усть–Сысольского уезда, 92.
2. "Порча, кликуши и бесноватые", 208.
ВНЕШНИЙ ВИД ШЕВЫ
Шева представляет собою, по мнению коми, существо материальное, могущее принимать самую разнообразную внешнюю форму. Чтобы незаметно попасть в организм человека через пищевод, дыхательное горло, через ухо и т.д., шева принимает вид волосинки, маленького червячка, бабочки, нитки, узла из ниток, насекомого с крыльями и с жалом, просто соринки и т.п. Такой вид, однако, рассчитан только на то, чтобы незаметно попасть в организм человека. После же попадания в организм, а также и раньше, когда она находится еще у колдуна, шева может иметь и различные другие формы. Если коми увидят у кого–либо во рту волосинку, попавшую вместе с хлебом, то обязательно предупреждают об этом и друг другу помогают вытаскивать ее изо рта, предполагая в ней шеву. На улице не возьмут в рот хлеба, не сдунув предварительно приставших к нему волосинок; ни один коми не начинает пить, не дунув предварительно на питье.
Шева, передаваемая в виде соринки, не в состоянии поселиться в организме намеченной жертвы, если последняя при приеме съестного заметит эту соринку и скажет об этом вслух.
В с.Слобода рассказывают случай, как во время чая прилетела маленькая бабочка из "кывта" (часть избы, где женщины стряпают) и села в чашку одной гостьи. Последняя не посмела попросить переменить чашку, хозяйка же, наоборот, заставила ее выпить и в результате у женщины появились признаки порчи. Лицами, распространяющими шеву, являются tsyködtsis, особый род знахарей, являющихся по преимуществу злыми. Нередко бывает, что человек, слывущий за знахаря, раздающего шеву, лечит в то же время других, или же больные, подозревающие данного знахаря в порче, приходят к нему, чтобы он облегчил их страдания, т.е. чтобы несколько укротил их шеву. В этих случаях колдун парит больного в бане. Tsyködtsis этого типа бывают мужчины и женщины, чаще женщины, так как и больными в преобладающем большинстве являются женщины.
Спрашивается, каким образом фабрикуются эти шевы? Некоторые полагают, что они получены колдунами одновременно с получением колдовской силы у своего хозяина–повелителя, злого духа. Другие же указывают, что шева может быть приготовлена колдунами самостоятельно. Приготовляют ее из брошенной сосновой иглы от печной метлы. Кроме того почему–то думают, что ее можно приготовить из черемуховых сердцевин, выбрасываемых при выделке тонких связей для прикрепления кос к рукоятке (kosa sargi), приготовляют шеву также из пепла. Наконец, можно приготовить ее просто из сора. Способ приготовления шевы неизвестен.
Как бы то ни было, шева чаще имеет вид маленького животного, червячка, бабочки, чаще ящерицы, жука и т.п., эти червячки хранятся обыкновенно где–либо в голбце, в хлеву, а то и вне дома, в бураках или в берестяных корзиночках (чуманах). Есть даже бранное слово "шева–чуман". Как и всякое живое существо, шева имеет потребность в пище. Колдун принужден бывает кормить их, часто собственным телом. Это происходит тайком. Существует много рассказов вроде нижеследующих:
Одну женщину из с.Визинги будто бы выследили, как она, переправившись за реку, снимала с себя в кустах шиповника одежду и здесь кормила своим молоком хранившихся в недоступном месте шев, — последние в виде червячков свободно ползали по ее телу.
Другая молодуха часто спускалась в хлев. Однажды свекровь услыхала, что она там что–то очень тяжело вздыхала. Потом будто бы оказалось, что молодуха разделась донага и, подпустив к своим грудям ползавших по ней червячков, кормила их собственным молоком. В следующий раз свекровь увидела корзину, в которой в пуховом гнезде шевелились шевы в виде червячков (bugláseny), она взяла эту корзину и бросила в печку. Шевы стали гореть с большим треском. В это время прибежала молодуха с поля, где она работала, с криком: "Oj, sottsi! oj, sottsi!" (Горю! Горю!) Вообще жизнь колдуньи связана с сохранностью "шева–чумана". Если бросить "шева–чуман" в печку, колдунья умирает.
Один коквицкий крестьянин рассказывал о своей жене, скоропостижно умершей, как он обнаружил, что она была колдуньей. Как–то случайно он нашел у нее "шева–чуман" и немедленно бросил ее в печку. В результате сожжения "шева–чумана" и умерла его жена. В данном случае, возможно, что он был виновником смерти своей жены, более непосредственным, чем таким, как он это изображал, но общераспространенные взгляды о колдовстве давали ему возможность рисовать свою роль в более безобидной форме.
Неловкая колдунья, не сумевшая распределить шев, должна расплачиваться за это своим организмом, кормить их как грудных детей.
Кроме того, шевы требуют для себя и работы. Поэтому по ночам владелец высыпает на пол пуда четыре ржи и приказывает шевам собрать ее к утру по зернышку. Поэтому tsyködtsis стараются сбыть с рук свои шевы, направляя их по адресу тех или иных людей. При этом пользуются моментом отсутствия бдительности у своих жертв и в праздничные дни, когда у всех бывает приподнятое настроение, когда люди приходят в более тесное общение друг с другом, забывая принять меры предосторожности, тогда tsyködtsis кладут свои шевы во все съедобное.
А.В.Красов приводит существующее мнение, что иногда шева входит и в животных: коров, лошадей, собак; они испытывают одинаковые с людьми последствия от присутствия шевы1.
Шева передается с лакомствами, с хлебом, с вином, с пивом, то в виде волосинки, то в виде червячка, бабочки или соринки. В некоторых местах думают, что часть ящерицы колдунами сушится, затем размельчается и уже в виде порошка подсыпается к еде.
В других случаях расставляется шева по определенным местам, на перекрестке дорог, где больше людей проходит. Если шева предназначена кому–либо лично, то кладется она в те места, которые чаще посещаются данным человеком, при этом выбираются места более тесные, неудобные, с таким расчетом, чтобы человек тут непременно выругался. Такими пунктами на дорогах являются раскаты, ухабы, высунувшиеся пни, обрывы, концы огородных кольев, а в домах столбы у ворот, пороги, лестницы, ведущие в хлев, и т.п. Здесь шева уже автоматически, при произнесении ругательного слова, входит в человека.
Вообще считается, что шевы на улице имеются в таком же количестве, сколько там летает комаров. Шева, предназначенная кому–либо, принуждена ждать удобного времени, часто целыми годами, так как менять свое местоположение произвольно ей нельзя, за исключением тех случаев, когда она пускается на далекое расстояние. В человека шева может попасть, по мнению некоторых, только на близком расстоянии и только в тот момент, когда у человека бывает открыт рот. По мнению удорцев, "iköta" может зайти в человека в виде простой ящерицы, последняя заползает внутрь его в то время, когда он неосторожно заснет на земле.
Пермские коми считают, что шева (iköta) может переходить сама произвольно от одного человека к другому во время сна. Одному мужчине из с.Палевиц шева была положена на куртку в виде волосинки, которая незаметно подвигаясь, забралась в рот.
Случается, что шевы назначаются человеку, живущему от колдуна за сотни верст. Тогда шевы пристают к возам извозчика и едут с ними незаметно до соответствующего места и затем терпеливо выжидают случая, чтобы зайти по месту назначения; не дождавшись такого случая, они забираются иногда и в другого, позабывшего принять меры предосторожности, человека. Шеву могут получить мужчины, женщины и даже дети. В д.Конша указывали на 2–летнего ребенка, испорченного шевой. Говорят, что иногда ребенок, едва начавший говорить, бывает уже испорчен (tsyködöma). В таких случаях считается, что дети страдают по вине родителей.
Характер, поведение человека, одержимого шевой, совершенно изменяются, и все его поступки, часто выходящие из ряда вон, приписываются уже не ему самому, а той шеве, которая в него вселилась.
Шева, попавшая в организм человека, начинает там хозяйничать. Ведет себя в высшей степени произвольно, проявляет прихоти на еду, капризничает и становится беспокойнее. По своему желанию она передвигается с места на место в организме человека, то поселяется в животе, то поднимается в глаза, то подкатывает к сердцу, обычно сидит на диафрагме (sölöm potsys vylyn).
Наиболее частые боли от нее ощущаются, как боли "сердца" (solömad kutsisas, sölöm–tö nakavny kuttsas), в результате каковой "начинает позывать на рвоту". Бросается в голову, тогда голова начинает болеть. А то подкатывает к горлу и начинает душить человека. В этом случае шева может довести человека до смерти. В предупреждение этого больные женщины перевязывают шею шелковой или волосяной ниткой. Со смертью носителя шевы, в том случае, если последняя не смогла заблаговременно выйти, она, как некоторые говорят, умирает. На Ижме считают, что перед смертью больного его шева выскакивает изо рта, поэтому человеку, имеющему шеву, при смерти кладут в рот кусочек ладана, чтобы помешать ее выходу. В других местах считают, что прежде, чем шева не выйдет из больного человека, больной не может умереть, а будет бесконечно мучиться. Так, одна женщина, по рассказам, не могла умереть, так как "лишинка" была внутри ее. Пришлось ей, согласно ее просьбе, положить в рот таракана (шева в свое время зашла в нее в виде черного таракана). Во избежание этого больные заранее завещают свою болезнь тому человеку, который возбуждает в них злобу, в этого человека она заранее и поселяется (Ижма). Если же шева до смерти не имела случая "выскочить", то переходит, по мнению некоторых, уже после смерти обладателя на его обмывальщика. Но прежде, чем довести человека до смерти, она претерпевает некоторые стадии развития. Шева, попавшая в тело в виде незаметного существа, начинает там расти. Она питается (буквально "грызет") наиболее вкусными тканями организма. Особенным лакомством для нее считается глазной белок.
У пермских коми считают, что шева может дорасти до величины сапожной колодки, а по мнению ижемцев, она "имеет вид черной кошки". И чем дальше, тем сильнее укореняется шева в организме человека.
Когда у человека замечают неестественную икоту или обычные признаки шевы, стараются болезнь напугать. Так в д.Карийской, одна женщина рассказала следующий случай про свою бабушку: "Муж пришел с охоты, принес несколько штук зайцев. Жена сидела на краю печки и сильно икала. Муж взял отрезанную заячью голову и с криком — "на, ешь!" — неожиданно подскочил к ней. Та опрометью бросилась вглубь за трубу с восклицаниями: "oj, sois, oj, sois! (съел, съел!)". Так вскрикнула она раз шесть, а потом уснула. После этого икота никогда больше не обнаруживалась".
Существуют специальные травы от шева: "usa–turun", "leba–turun", "bronets", "nikön–turun", которые растут по мелким речкам. Видеть их мне не удалось. Употребляется для этой цели также белена, поят ее отваром.
Бывают случаи, что шева иногда будто бы выходит вместе со рвотой. У одной женщины на Печоре "вышла" в виде шмеля, "идет по полу и пищит" (tsipsö), у другой из уха "выпал" как–то в виде червячка, у третьей выпала изо рта в виде птичьего яйца, у четвертой "пол–ящерицы с задней парой ног вылезло изо рта" и т.д. Несмотря на внешний вид маленького животного, шева, однако, неуязвима для ножа, — если ударить ее ножом, то только позвякивает (zilgö). Единственным средством уничтожения является сжигание. В печке шевы горят будто бы с сильным треском.
Первое время еще бывает надежда "выгонить ее" какими–нибудь сильнодействующими веществами, вызывающими рвоту, поят в таких случаях, кроме отваров от вышеупомянутых трав, табачной водой, щелоком, олифой, костяным дёгтем. Для мужчины деготь добывается от костей быка, а для женщины — от костей коровы. Иногда выживают мочей и т.п.
Если шева в первое время не вышла, то в дальнейшем уже не выгнать ее никакими средствами. Через некоторое время она покрывается шерстью и может даже самостоятельно заговорить. Говорит не всякая шева. Одни обычно проявляют себя в более безобидной форме, другие же бывают буйные, "дур–шева". Объяснение о существовании отдельных видов шевы приводится следующее: менее мучительной бывает шева, развившаяся от хвоста ящерицы, наоборот, неистовой бывает та, которая получилась от ее головы. Шева от головы ящерицы по истечении определенного времени может заговорить. Обычно колдун дает срок, иногда до 15 лет, до истечения которого шева не должна показывать своего голоса. Говорит, конечно, сам человек, но от имени другого существа. Шева заговаривает чаще всего во время того или иного припадка. У больной в этом случае совершенно изменяется голос, он бывает отрывист, неровен, визглив. Иногда разговор бывает совсем несуразным.
Шева считается вещей и потому в случае припадка окружающие настраивают разговор больной на желательную для них тему. При этом обращаются непосредственно не к больному человеку, а к его шеве, которая отвечает не только на вопросы, но становится иногда и совсем болтливой. Первым делом стараются узнать, кто является причиной шевы, кто дал ее. Шева указывает на то или другое лицо, называя их "папенькой" или "маменькой". Рассказывает, как и при каких условиях она попала в данное место, как раньше ее держали и каково теперь живется. Население часто расспрашивает шеву о пропавших вещах, о будущем и т.д. Иногда, в случае необходимости, нарочно приходят к ней и вызывают припадок для расспросов. Правда, это не всегда удается, а только в случае хорошего настроения шевы: она очень капризна. Кроме того, она часто бывает лицеприятна: к одним относится сурово, к другим же более добродушно. Поэтому прежде, чем приступить к расспросам, стараются шеву задобрить приятными ей разговорами, комплиментами или обещанием удовлетворить ее прихоти на еду.
Шева чаще всего говорит у женщин, у мужчин же редко. Это объясняется тем, что колдуны боятся горячности мужчин и потому принимают меры, чтобы их дело не обнаружилось. Это не значит, что мужчинам даются более безобидные формы. Им также можно дать голову ящерицы, но язык ее предварительно перевязывают конским волосом. Встречали будто бы лиц, которые выкапывали на зимней дороге с обледенелой санной колеи выпавшие случайно с конского хвоста волосинки для упомянутой цели. В том случае, когда у шевы язык перевязан, она не может говорить и потому нельзя узнать, кто причинил болезнь, но тем не менее такая шева может мучить человека не в меньшей степени, чем говорящая.
Как в момент передачи, так и потом, будучи внутри человека, шева имеет разные виды и в зависимости от этого и разную величину. Иногда человек ощущает ее у себя под кожей в виде мышонка, иногда в виде маленькой птички, а то и маленького человека. У одного лесника из Позтыкероса были две шевы в виде птичек. Они иногда поднимались к горлу или появлялись в груди и там резвились и чирикали. Это явственно ощущал больной и просил посторонних приложить ухо и послушать. Говорящая шева, по–видимому, всегда принимает вид маленького человека и называет себя по имени (иногда с отчеством).
Примечание:
1. "Зыряне и Степан, еп. Пермский", 81.
ПРИХОТИ ШЕВЫ
В зависимости от принадлежности к тому или к другому полу шева имеет соответственные прихоти. У одной женщины в д.Лопидин, по Локчиму, были получены от одного человека две шевы. Одна называла себя Катериной, а другой величал себя Иваном. "Иван" (когда женщина выступала от его имени) все время вел себя непристойно, сквернословил, угрожал, требовал себе вина, а "Катерина" имела пристрастие к конопляным семенам. "Она" так жадно набрасывалась на эти семена, что горстями бросала их в рот. У другой женщины в Визинге, долгое время служившей в богатых домах в прислугах, особенное пристрастие имела шева к более изысканным сортам вина: она требовала "коньяк", "тенериф" и больше ничем не удовлетворялась. Благодаря требовательному "Ивану", лопидинская женщина пропила все свое имущество. Некоторые женщины в силу пристрастия своей шевы к табаку начинают курить, несмотря на строгий взгляд населения на курение женщин. У иных бывает пристрастие ко всему горькому, тогда они истребляют в массовом количестве горчицу, редьку, перец и т.д.
Принадлежность шевы к тому или другому полу иногда приводит к более глубоким странностям поведения. Так, в той же Визинге имеется женщина, которая не может делать той работы, которая считается чисто женской, напр., стряпать хлеб, няньчиться с детьми и т.д. В таких случаях она приходит в раздражение и ей приходится бросать работу. Некоторое удовлетворение получает она, когда закуривает. При всем этом она, "как мужчина", приходит в дикое буйство, сквернословит, избивает детей и т.п., требуя при этом для себя красную рубаху и лакированные сапоги1.
Вот один из типичных рассказов местного населения, который сообщила мне сестра больного.
"Папа — А. получила tsyködöm от Мординской А. Эта колдунья, как известно, в обращении очень милая, а на самом деле; "языком мягко стелет, да жестко спать" (kyvnad sija oz dojd). Пригласила она "Папа — А." в гости, тогда и дала ей шеву. Через несколько недель шева уже и заговорила (gorödtsis) — очень быстро выросла: Мординскую А. шева называет матушкой; могла заговорить шева потому, что матушка забыла обвернуть волоском ее язык. Когда шева начинает у ней говорить, то поднимается к горлу. Люблю, говорит, очень кушать глазные мускулы (sin–jaj), это очень вкусно. Сквернословит (sötkö i matkö), совершенно не стесняясь своего мужа. Потом три раза посылали мужа к знахарке А. просить, чтобы она немного приукоротила свое "чадо" (med ölödas). В результате этого, шева стала вести себя поскромнее".
Взять обратно раз данную шеву часто не может даже сам знахарь, так как в этом случае она переходит на одного из его "родни", из знающей же братии.
Примечание:
1. Данный ряд фактов интересен в том отношении, что может пролить известный свет на перемену пола, встречающуюся у народов С.–Восточной Азии и Сев. Америки.
ОПИСАНИЕ ПРИПАДКОВ
Как было уже упомянуто, шева мучает человека приступами, в промежутке которых он чувствует себя более или менее нормально. Но часто бывает достаточно какого–либо слова, запаха или же неприятного зрительного впечатления, вызывающего брезгливое чувство (упоминание налима, червяка и т.п.) или просто небольшого волнения, чтобы получился у соответствующего субъекта приступ.
У одной позтыкеросской женщины tsyködöm пришло в раздражение из–за незасоленной ухи. Эта женщина обедала у П.Ф. из Конши. После обеда ее стало позывать на рвоту (soltsyködömmas kutsis ema) и стало душить "oj! viis, oj! ptsyködömdtis!" (ой! убил, ой! задушил!) выкрикивала больная. В таких случаях даже причащают больного, ожидая смерти. Другая женщина начинала повторять бессмысленное "dze–dze–dze", если кто–либо при ней произносил слово — "редька".
Можно вызвать шеву на разговор обещанием приятного, напр., вкусной еды, соответствующей прихотям больной.В д.Jtsyködömvntsyködömrys на Вашке была икотница — старая девица Дарья. Обычно молодежь приставала к ней с вопросом — кто дал ей икоту.
– "Если не скажешь, то принесем голову налима и сунем тебе в рот", — прибавляли тут же.
При этих словах у больной начинался приступ. Он проявлялся в мучительном икании. "Кажется при этом, — говорят очевидцы, — что все внутренности собираются выйти: "ыа! ыа!", — ритмически начинает выкрикивать Дарья, вытягивая шею. Голос делается все глуше и кажется, что идет он откуда–то из глубины. Продолжительный приступ вызывает у нее головную боль. Больная вся краснеет, ее бросает в пот (другие же больные, напротив — синеют)".
Приступ у Дарьи продолжается, обычно, довольно долго. Получается в таких случаях в высшей степени мучительное положение у "одержимого": с одной стороны — физическая боль, с другой стороны — сознание своего бессилия воспротивиться намерениям злостных экспериментаторов. В результате сеанса у больной обыкновенно всегда бывает приступ злобы и бешенства. В состоянии аффекта больные могут совершить даже преступление. Иногда бывает достаточно увидеть им того или другого человека, чтобы при одном воспоминании о пережитой от него неприятности снова возобновился приступ1.
Мне пришлось в с.Ижме наблюдать приступ у одной женщины по имени Павла (Gogtsyködöm–gtsyködömtyr). Она — вдова, лет под 60. Знает свадебные причитания. Павла боится, между прочим, горчицы. Непосредственной причиной приступа было следующее обстоятельство. По просьбе квартирохозяйки (Павла жила в няньках у хозяйки дома) она привела ко мне ямщиков, которые запросили вдвое дороже нормальной стоимости. Накануне были попутчики, которым также много запрашивали. Присутствовавшие высказали предположение, что эти ямщики запросили так много по наущению Павлы. Тогда я по неосторожности спросил местное прозвище у Павлы. Любители зрелищ передали это ей за намерение с моей стороны взыскать с нее. В это время у нее начался приступ. С внешней стороны она держала себя спокойно: продолжала даже свое рукоделие, но при этом мучительно икала. Колебания грудной клетки сопровождались ритмическими восклицаниями: ой–йой, ой–йой, ой–йой, ой–йой... По своему ритму восклицания имели характер трехстопного хорея с ударением на первом слоге и с перерывами между "стихами", причем первое ударение, совпадавшее с физиологическим толчком всей грудной клетки, было похоже на взвизгивание. С течением времени характер ритма изменялся. После продолжительного повторения трехстопного хорея, начались отрывистые: ой!.. ой!.. ой!.., потом менее мучительные: ох–да, ох–да, ох–да... Через маленький промежуток времени тяжелое: ух! ух! ух! В связи с реагированием зрителей приступ опять усиливался: ой–йой–да, ой–йой–да, ой–йой–да... ох!.. ух!.. ух!.. Более протяжное: о–о!.. о–о!.. Самый толчок, или, скорее наоборот, первый слог всегда совпадал с толчком. После продолжительных протяжных вздохов приступ при возобновлении соответствовавшего внешнего раздражения снова возобновлялся и проходил все этапы своего развития. В промежутках между восклицаниями больная просила больше не разговаривать с ее шевой, просила оставить ее саму в покое, жалуясь на то, что у нее сильно болит голова.
Примечание:
1. Параллельно с этим интересно отметить, что наряду с такой ненормальной раздражительностью женщин–кликуш по поводу напоминания им тех или других представлений, наблюдается у многих мужчин также весьма странное реагирование на некоторые обычные предметы разговора. Некоторые лица просто не выносят определенных предметов и приходят в ярость, когда кто–либо им о них напоминает. Так, один коквицкий крестьянин не выносил, если при нем произносили слово "уха". Хотя он уху употреблял в пищу, тем не менее, никто из домашних не смел при нем употребить этого слова в разговоре под угрозой быть жестоко избитым. Вместо того, чтобы сказать "поставить в печку уху", домашние должны были говорить "поставить в печку горячую воду" и т.п. Другой приходил в буйство, если его называли по отчеству, а не просто по имени. У каждого подобного человека обычно бывает свой особенный предмет, по отношению к которому он неравнодушен. Часто предмет такого неравнодушия становится прозвищем данного человека. При помощи таких возбуждающих слов очень легко у человека вызвать аффект, и он в этом состоянии, не помня себя, способен совершить убийство. Молодежь часто пользуется слабостью некоторых и дразнит их нарочно ненавистным им словом. Один крестьянин из с.Палевиц хватал в этом случае первое попавшееся в руку оружие — косу, топор и т.п. — и зимой, среди ночи, босиком, гонялся за обидчиками. Другой заехал косой в окно дома, где сидело много гостей и куда зашел один из досаждавших. Чаще всего предмет раздражения бывает связан с каким–либо неприятным моментом жизни, рисующим человека в смешном положении и т.п.
РАЗДВОЕНИЕ СОЗНАНИЯ
При настойчивом раздражении и попытках заговаривать на соответствующую тему, у нее, как сообщают, появляются реплики. Тогда Павла начинает говорить от имени своей шевы. Сознание у нее раздваивается. Раздвоение происходит в тех формах, какие являются обычными по общераспространенным взглядам. Одни слова принадлежат самой носительнице шевы, а другие произносятся от имени нового лица, которое считается поселившимся в ней. У Павлы этот разговор при раздвоении личности выражается так: "Я ведь в штанах", — она говорит (me–ptsyködöm gatsa)1. "Если надену их, то и моей носительнице (т.е. Павле) придется надеть. Да! Да! это потому, что я имею то–то, а не то–то" (идет пространное объяснение относительно своего мужского пола на вульгарном языке — А.С.) Здесь "я" олицетворяет не Павлу, а другого кого–то, называющего Павлу в 3–м лице.
Доктор Мартынов2 приводит случай, когда у одной печорской женщины были две шевы, — одна имела человеческий вид, вид мужчины, а другая была просто "вороной". Когда ее сознание настраивалось сообразно природе первого существа, женщина чувствовала себя как бы мужчиной, "наряжалась в мужской костюм, надевала шапку и отправлялась под окна тех домов, где собирались девушки, а когда она была "вороной", садилась среди улицы в лужу или на снег, хлопала руками и каркала как ворона". У женщины Дарьи из с.Палевиц, перемежающееся сознание обнаруживается, не сопровождаясь особыми мучениями. Между прочим, для своего излечения Дарья регулярно посещает всякие святыни, находящиеся поблизости, во время крестных ходов старается быть ближе к священнику, выбирает при совершении молебствия такие места для стояния, чтобы ей попала "святая вода" при окроплении, целует освященные предметы, — крест после молебнов, иконы.
Однажды пришла она к соседке поцеловать икону, находившуюся у ней на божнице и которую кто–то ей порекомендовал, как чудодейственную. При осуществлении этого решения загорелся спор между носительницей и ее шевой. Шева говорит: "Og okav, og okav!", т.е. "не буду целовать, не буду!" А сама: "okala! okala!", "а вот поцелую, нарочно поцелую!" В результате спора Дарья все–таки поцеловала нужную икону. Для того, чтобы шева не поднялась к горлу и в голову, она на шее носила шелковый шнурок. Другие для той же цели повязывают шею конским волосом.
Шева говорит обычно голосом, всегда отличным от своего хозяина–владельца, она иногда, когда спокойна, по–детски шепелявит, а то визжит в раздражении, или в тяжелых случаях голос изменяется до неузнаваемости (см. выше). В некоторых случаях, когда шева по причинам неясным для окружающих не говорит, она считается глухонемой.
У одной старой девы, нищей из с.Палевиц Vas–Van–Ögrö, была дурная шева, и она жестоко мучила обладательницу. Шева приходила в раздражение по всякому поводу, — неприятного ли разговора, нелюбого ли блюда и даже при простом упоминании о каком–либо неприятном моменте. В эти случаях нищая приходила вся в трепет, начинала трястись, биться головой и конечностями, глаза закатывались. В этот момент Vas–Van–Ögrö начинала разговор уже не помня себя, от имени сидевшей в ней шевы. Шева рассказывала с подробностями о своем происхождении, о своем имени и т.д. Сообщала, что она в кумачовой рубашке, в сапогах с красной оторочкой (мужского пола), в картузе (рисуется франтом). Если припадок случится на улице, то женщина тогда кладет рукавицу на снег и начинает бесцельно бегать в продолжение получаса. Когда шеве предлагают выйти из человека, то женщина резко прискакивает и произносит: "Нет, пока мои ноги еще вот так резвы, этого не будет; когда они будут прижаты между двумя досками (т.е. в гробу — А.С.), тогда выйду и заберусь туда, где имеется самовар. Долго уж я питалась прошеными мелкими кусками! Мне нужно квашеную репу и кислый квас!" Когда при этом ей сообщали хвастливые слова другой шевы, выдававшей себя за "калачевые уста и пряниковые губы", она с сарказмом сообщала, что на самом деле та всего–навсего "гадина голова" (голова ящерицы). "Калачовые уста и пряниковые губы" были у Vase–Step–götyr, крестьянки из с.Палевиц, у которой шева была очень болтлива — сообщала о себе, что она может уменьшаться до величины ячменного зерна и увеличиваться до величины годовалого щенка, что когда она "за работой", т.е. причиняет мучения своей обладательнице, тогда сама ужасно устает, но тем не менее принуждена все это проделывать, потому что "так приказано". Действительно, после припадка женщина тяжело начинала вздыхать: "Уи!.. Уи!.." У одной женщины в д.Vylvidz на Вашке были две шевы: одна — женщина, другая — мужчина. Они ужасно мучили владелицу. Иногда по неделе валялась женщина на постели. Женской породы шева, между прочим, называла себя "Красной Марпидой" (героиня сказки), она приходилась, по–видимому, женой мужской шеве. На своего "мужа" она имела большое влияние. Когда приходили соседи для расспросов и начинали за правильные показания давать посулы, тогда мужская шева легко поддавалась соблазну получить дозу водки, или чего–либо другого, соответствовавшего мужским прихотям, и готова была сообщать о чем спрашивали, в это время вмешивалась другая и запрещала первой говорить. Сама она, как "Красная Марпида", была очень горда и не поддавалась никаким посулам. Если посетитель начнет дразнить шеву нелюбимыми разговорами, то больная в разъярении бросается на обидчика с кулаками, хватает мужчин за половые органы с целью причинить боль и т.п. В случае очной ставки шевы с шевой другой женщины, обе стороны немедленно вступают в спор. Из вышеизложенных примеров мы видим, что сознание человека не только может раздвояться, но даже троиться. Женщина может говорить то от своего имени, то от имени или одной или другой шевы.
Вот другое описание самой больной из д.Конша: "В поисках за знахарем я поехала в Четдин, а оттуда пришлось идти в Лопидин. Попала как раз в воздвиженьев день, к осеннему празднику в Лопидине. Обедаем у одного знакомого. Подали только что суп. В это время зашла одна местная женщина. Ее приглашают вместе обедать. Та отказывается, говоря, что она сегодня не может есть, ее мучает.
"Tenad–nö mitsays em–ze?" У тебя красота–то есть же? — спрашиваю я (рассказывает женщина).
– Em dert. Есть, конечно. Вот сейчас поднялась к горлу, — отвечает она.
У меня в это время и подала свой голос: "ы!" да "ы!". Другие говорят, что у нас у обоих шева наверное от Ydzyd–Anna. Тут у меня начало выкрикивать: — "чёрту!" (то есть к чёрту все) "чёрту! чёрту!" — так быстро и четко, как сам никогда не сможешь сказать. Тогда я попросила запереть крыльцо. Мне пришлось оставить обед и лечь на лавку, а другая женщина, окоченевшая вся, посинев и раскидавшись (tseralöma), лежала на полу".
Вообще шева не выносит, чтобы в той же комнате одновременно была другая шева. В с.Pojol был случай в народном суде: допрашивалась подсудимая, имевшая "шеву". При допросе в камеру ввели свидетельницу, считавшую себя также с "лишинкой". Как только последняя переступила порог камеры, так первая запела петухом. Вторая в свою очередь пришла в бешенство. В результате подсудимую и свидетельницу пришлось допрашивать отдельно, изолируя их друг от друга.
Кроме того шева относится очень не безразлично к своей "матушке". При упоминании ее имени она обязательно подаст свой голос, за ее интересы она стоит горой, "так же, как любящие дети стоят за интересы своих родителей". Та же П. из Конши рассказывала, как ее зятья расспрашивали однажды у ее шевы — кто является ее хозяйкой, от кого она попала сюда. После этого шева так прижала ее (zelödis da zelödis), что глаза у нее выкатились, сама почти без памяти растянулась на печке.
Содержатель кöрткерöсской сов.станции рассказывал про свою жену, что она не может равнодушно относиться к имени крестьянина И.В. (последний слывет, как и его отец, за сильного колдуна). Если в разговоре случайно упомянут его имя, у женщины начинается беспрерывная мучительная зевота. Зевота доводит ее в результате до того, что из ее глаз начинают литься слезы.
Вообще приступы болезни бывают то более, то менее сильными. Во время сильного приступа люди приходят в буйство, у них появляется страшная сила, с другой стороны теряется нормальное сознание. Часто довольно невзрачную женщину не могут удержать несколько сильных мужчин. Многие пожилые женщины приобретают во время приступа юношескую ловкость. Так, одна старая женщина прыгала на печку, оттуда направлялась по брусьям (sor) дальше, кричала там по–петушиному и как петух соскакивала оттуда с такой же легкостью на пол.
В других случаях, наоборот, больной ослабевает и падает в судорогах. На Вишере (в Богородске), куда на праздник 8 сентября стекается народ из самых дальних районов (Jen ordö), мне пришлось наблюдать одну кликушу в церкви. Сначала, в более важных местах богослужения, напр., когда священник давал возгласы, она издавала визгливые звуки, которые я принимал сначала за детские выкрикивания, пока не заметил посредине церкви шатающуюся женщину. Через некоторое время она упала на холодный пол, еле шевеля своими конечностями. В дальнейшем, по сообщению очевидцев, она билась о каменные стены церкви. Многие при этом рекомендовали разные способы лечения. Одни советовали прикрыть ее шелковым платком, другие указывали на необходимость посадить на нее младенца. Младенец, считающийся чистым, а в некоторых случаях и обладающим даром знать будущее, действует, по воззрениям коми, укрощающим образом на злую силу.
Примечания:
1. Женщины–крестьянки у коми обычно не носят штанов.
2. Печорский край. Очерки природы и быта, население, культура, промышленность. СПб. 1905, c.223.
РИТУАЛЬНАЯ ОДЕЖДА
В с.Богородск на Вишере стекаются великим постом одержимые шевой женщины из разных мест Коми области. Особенно много бывает больных из с. Керчомья (старообрядческое село). Больные приготовляют ко времени богослужения специальную на этот случай одежду. Весь костюм женщины состоит из платка, рубашки и чулков. Чулки и рубашка шьются из белого холста. Рубашка шьется стежками все в одну сторону, но без подразделения на стан и верхнюю половину (как обычно бывает), а целиком из одного материала. Платок белый ситцевый, с черными точечками (söd tsutös). Повязывается он двумя соседними углами, так что сзади свешивается в виде полосы. Необходимо, чтобы платок был не обшит (bygörttöm). Волосы должны быть распущены, пояса не полагается1. Вообще нужно, чтобы на женщине не было нигде ни одного узла2.
У виденной мной на Вишере женщины шева говорила, что если ее отовсюду выгонят, то в узелке ниток она все равно останется, что в мучениях люди виноваты сами, потому что неосторожны, что когда огород хороший, никакая скотина не может забраться в огород для потравы.
Примечания:
1. Сообщение А.Н.Чеусовой.
2. Умершим шьется одежда также без узлов и тоже в одну сторону.
СООТНОШЕНИЕ С МОРАЛЬЮ
Считается естественным то, что шева дается часто за те или иные проступки. Правда, с точки зрения этических догм, выработавшихся на почве развитой общественности, эти проступки часто носят характер нарушения только личных интересов колдуна. Но ввиду отсутствия большой имущественной дифференциации личные интересы колдуна являются на почве колдовского мировоззрения часто типичными и для остальной части населения. Таким образом, порча во многих случаях является актом мести за нарушение обычного права.
Так, вышеупомянутый позтыкеросский лесник был наказан за то, что "запротоколил" тесины, приготовленные колдуном для своего строящегося дома. Излишние придирки лесной стражи к потреблению леса местными жителями приводили к конфликту государственное право с обычным правом, и лесник, по общему мнению, действительно был виноват. Но такое понимание порчи, как наказания за вину, в настоящее время уже нельзя считать общим явлением. Идея о виновности в настоящее время сведена уже к чистой формальности. Если не приняты необходимые меры предосторожности, можно получить порчу без всякой настоящей вины.
Таким образом, если передача шевы была когда–то явлением "правовым" и согласовалась с моральными устоями населения, то в настоящее время такая роль порчи не всегда сознается, являясь уже просто переживанием прошлого. Поэтому в настоящее время на этот счет твердых определенных мнений не существует: некоторые считают, что порча вообще (tsyködöm) из–за проступков (myzys), а шева может быть дана и без всякого проступка (sija, atsis, lok si1ауs).
ОБЪЕКТИВНЫЕ ПРИЧИНЫ, ВЫЗЫВАЮЩИЕ КЛИКУШЕСТВО
Что касается до объективных причин проявления болезни, то здесь подвести все проявления шевы к одной и той же причине нет возможности. Но все же можно сказать, что характерной стороной болезни является ее нервно–патологическая сущность. Большинство случаев из них могут составлять аналогии, если не к одному, то к различным формам истерии, сопровождаются нервной возбудимостью и психологической обезоруженностью по отношению к определенным видам внешних раздражении. Проявления нервно–патологических явлений могут усиливаться до сумасшествия, оставаясь, по воззрениям населения, в рамках колдовских явлений. Проявлениями же шевы объясняется целый ряд болезненных состояний, которые не имеют ничего общего с истерией. Один печорский крестьянин (тот, который участвовал в раскрытии могилы для проверки калечения трупа) объяснял, что у него "лишинку" выгнал фельдшер; вывел его в поле и здесь от принятого лекарства она вышла через задний проход в виде белого червячка. Таким образом, глиста была принята им за "лишинку". Также за tsyködöma "порченную" считается одна бородатая женщина из д.Putskömdin на Вашке. Субъективное ощущение больных, что шева хватается за "сердце" (sölömad kutsise, sölömtö nakalö), когда им становится дурно, должны быть в большинстве случаев отнесены к желудочным заболеваниям.
Что касается вопроса о существовании истерии у коми, как бытового явления, то это обусловливается рядом причин разнообразного свойства. Здесь играют роль: общественно–экономические условия существования женской половины населения и психополовые особенности взаимоотношения полов и т.д. В этом отношении нужно сказать, что районы, где наиболее сильно развита эта истерия, являются по преимуществу охотничьими (Печора, Удора)1.
Быт охотников, как известно, во многом отличается от чисто крестьянского быта. Прежде всего в охотничьей среде существует строгая изолированность полов в течение целых сезонов. Охотники до известной степени могут считаться кочевым элементом населения. Так, напр., некоторые печорские охотники из д.Петрушино бывают дома, на месте своей оседлой жизни, только 1–2 недели, около зимнего Николина дня, все же остальное время проводят в 350 верстах, в верховьях р.Ылыча. Некоторые вымские охотники считают для себя более нормальным пребывание в лесу и тяготятся продолжительным пребыванием в деревне. На женское население в охотничьих районах ложатся все работы и по домоводству, и по полевому хозяйству и т.д. Постоянная работа на лошади, каковая в земледельческих районах лежит уже на обязанности мужчин, в охотничьих районах тоже считается чисто женской работой.
Здесь нередко можно видеть женщину, поднимающую навоз, а мужчину, сидящего на лошади, везущего навоз на поле, тогда как в земледельческих районах последний вид работы выполняется детским населением. В с.Лопидин в зимние праздники мужчины, возвратившиеся с охотничьего промысла, часто пьянствуют, иногда картежничают, или попросту наслаждаются бездельем по неделям, а женщины на второй же день праздников едут за сеном, соломой на подсеки, за дровами, верст за 15–30 и больше.
Еще три года тому назад одна лопидинская женщина родила зимой на морозе ребенка, дочь Öдю, на возу с соломой, которую везла с подсеки за 15 верст от дома. К счастью, мать и дочь и по настоящее время еще живы. Другой такой же случай был в с.Мордине, но они не единичны. Случаев, когда коми женщина рожает своего ребенка на пожне, за десяток верст от дома — сколько угодно. В этом отношении они бывают иногда просто анекдотичными. Идет женщина вместе со своими домашними с пожни, ощущает родовые потуги — уединяется на некоторое время в кусты для родов, а затем нередко догоняет своих домашних где–либо около перевоза уже с ребенком на руках, завернутым в какую–нибудь часть материнской одежды. А то женщина, оставшаяся на один день дома, родив ребенка, наколет дров, затопит баню и парится там.
К непосильному физическому труду женщины часто присоединяется и нравственный гнет. Это в тех случаях, когда иные девицы не могут выйти замуж, или вышедшие замуж попадают в чрезвычайно грубую обстановку. Прибавив ко всему этому более возбуждающуюся натуру женщины, становится ясно, почему женщины подвержены порче в большей степени, чем мужчины.
Кроме того, при решении вопроса о бытовой устойчивости проявлений этой своеобразной формы истерии нельзя не принять во внимание и бессознательного подражания. Нервные припадки производят настолько сильное впечатление на женщин, что потом они с большой точностью воспроизводят это сами. Не имея никакого представления о законах психических, население воспринимает сложные проявления нервной болезни грубо реально, согласно своим материально–конкретным представлениям о сверхъестественном2.
Таким образом, тяжесть экономического положения, недифференцированная общественная жизнь, общность взглядов приводят к тому, что воззрения на шеву и объективные проявления болезни являются прочно укоренившимися в быте коми.
Что касается до тех конкретных проявлений болезни именно в форме, которая представляет разработанную систему поверий о шеве, то они имеют очень древние первобытные источники и держатся исключительно как пережиток, но настолько цельный, что чрезвычайно трудно с ними бороться и найти в них уязвимое место. Я, например, однажды хотел поставить в безвыходное положение женщину вопросом — почему нет шевы у интеллигентов. Она ответила, что это совсем не из–за того, что им не может быть дана порча, а из–за того, что "судьи"3 далеко стоят от народа и поэтому недоступны для колдуна.
Насколько психика субъекта, впервые испытывающего состояние, когда "шева" заговаривает, находится в зависимости от обычных взглядов окружающих, какую большую роль играет тут момент внушения присутствующих, свидетельствует история болезни, сообщенная мне членом Мординского Волисполкома С., человеком партийным и потому сознательнее относящимся к фактам окружающей жизни:
Девятилетним мальчиком С. был взят отцом в качестве пары для пилки дров на Богословских заводах. Здесь он пилил дрова на равных правах со своим отцом, работал всю зиму. Сотни верст4 пришлось идти пешком до заводов, работать там зимой, в лесу, в самых тяжелых условиях при наличии глубокого снега. Условия жизни на заводах вдали от семейства являются губительными во многих отношениях и для взрослого, вполне здорового человека, а для 9–летнего ребенка они должны были быть кошмарными5.Таков был общественно–трудовой фон болезни.
Весной при возвращении домой после сезонной работы ребенок окончательно выбился из сил. Два дня отец тащил его на своих санках, пока сам тоже не выбился из сил. В с.Троицком решили отдохнуть. Затопили баню. В бане ребенок упал без чувств, изо рта у него появилась пена. Отец стал поднимать его словами: "поднимись! пойдем!" Тот все лежал. Наконец, как ребенок очнулся, отец, решив, что он имеет дело с шевой, спросил; "kytys te" (откуда ты?). Ребенок ответил: "pröstudittsemys" (от простуды). Тот, решив добиться "правильного" ответа, упорно спрашивал: "откуда ты?", "как твое имя?", обещая ничего худого не сделать.
В результате бредовое сознание мальчика настраивается в один тон с расспрашивающим и он начинает говорить: "Ну вот, мы теперь вдвоем, давай поборемся". — "Как твое имя?" — спрашивают.
– Василий Иванович (на самом деле П.О.).
Продолжаются подробные вопросы, на которые даются подробные и точные ответы, в таком порядке: — "Как ты зашла?"
– С белым хлебом — с первым куском не могла зайти, так как сказано было: "Blaslö Kristos", а второй кусок был взят в рот раньше, чем дунули на хлеб, и я зашла. Раньше долго сидела на подоконнике, но никак не могла дождаться момента. Отец мой К.–Иван из Шешек (он работал в другой группе).
– После этого, — прибавил рассказчик, — случаев разговора шевы у меня не было, но боли в области сердца бывают; если перед и после мясного блюда не покурить — обязательно вырвет.
Вот другой случай. На том же заводе в день Рождества К.–Jak напился так, что совершенно потерял сознание: не движется, не дышит. Предположили, что человек отравился водкой. Нужно дать рвотное. В таких случаях, за неимением других средств, заставляют какого–либо чистого юношу, не имевшего еще половых сношений, мочиться больному в рот. Тот же способ вызвать рвоту применили и в данном случае. "Опп! — говорит, — задушили". Потом спрашивают: "Что с тобой?" — "Простудился", — был ответ. "Давай, скажи правду, ничего не сделаю", — говорит его брат, распознав уже шеву. — "Нет, тебя боюсь", — отвечает тот. "Как твое имя?" — "Василий Прокопьевич"! (Прокö — знахарь из Кöрткерöса). А на самом деле его имя было совсем другое. В дальнейшем, говорят, у него также не было случаев разговора.
Таким образом, истерия шевы у отдельных лиц развивается, несомненно, при условии глубокого физического истощения — это во–первых. Из приведенных рассказов ясно выступает роль бессознательного внушения, настраивания полубодрствующей психики на определенный лад, применительно к господствующим взглядам, — это во–вторых.
Меры борьбы с шевой, как с весьма мучительной и сложной формой истерии, должны быть направлены, с одной стороны, против порождающих ее условий и, с другой, против влияния общественного внушения. Корни ее лежат глубоко в общественно–трудовых и культурно–исторических условиях жизни коми народа и потому борьба это очень трудная. Трудность эта усугубляется тем обстоятельством, что местные культурные работники поневоле сами поддаются непонятным и весьма эффектным проявлениям патологического состояния "одержимых" шевой.
Нужно пожелать, чтобы врачебный персонал в первую очередь занялся изучением и лечением чрезвычайно распространенного среди коми народа недуга.
Примечания:
1. Доктор С. В. Мартынов на основании материалов Архангельского статистического Комитета 1865 г. приводит такие статистические данные о распределении больных данным видом истерии на Севере. Архангельский уезд — 225 ж. 39 м. (Архангельской губ.); Холм. уезд — 568 ж. 15 м.; Пинеж. уезд. — 7390 ж. 3 м.; Мезен. уезд — 389 ж. 37 м.; Онеж. уезд — ж. — м.; Кемск. уезд — 1 ж. — м.; Шенкурск, уезд — 3 ж. — м.; ("Печорский край", 228).
2. См. об этом: доктор медицины Г.Попов. Русская народно–бытовая медицина, с.378–382, а также: доктор медицины Н.В.Краинский. Порча, кликуши и бесноватые как явления русской народной жизни. Пред.акад.В.М.Бехтерев. — Новгород, 1900.
3. Для коми "судьями" были все, начиная от просфорни и кончая губернатором и выше.
4. От г.Усть–Сысольска до Надеждинского завода Богословского округа — около 900 верст.
5. Детская работа с таких лет вообще является вынужденным, но большим злом вообще в зырянском быту. Из–за тяжелого труда с 10–летнего возраста у коми детей начинает задерживаться физическое развитие (см. об этом журн. "Коми Му", #3, 1924 r. статью проф. В.П.Налимова. К этнологии коми, с.43–50.
Я знаю случай, когда два брата, — один 13 лет, а другой 11 — выжили медведя из его берлоги и убили там трех его детенышей.
Слово "шева" в пределах коми языка трудно этимологизировать с каким–либо другим словом. Г.С.Лыткин в своем словаре разлагает это слово на два элемента: шы + ва, получая части со значениями соответственно — звук (шы), вода (ва), т.е. звук воды. Такое осмысление нужно считать искусственным.
Гораздо лучше это слово объясняется по принципам яфетической теории. Имеется грузинское sva — рука1 и арабское siwa — положил, т.е. салберское слово от семантического ряда "рука — вложить — положить". В коми языке этому соответствует sevknitnу — отмахнуться (рукой).
В таком смысле значение слова "шева" вполне соответствует как самому содержанию поверий о шева, так и названиям других видов колдовства. Испортить вообще значит kerny или karny, т.е. "сделать". Испортить, заколдовать человека или животное — ki–mestitny, от слова ki — рука, т.е. наложить руку, переменить руку. Kid–tyny значит или отбить от руки домашнее животное так, чтобы оно не стало узнавать своего хозяина, или разлучить вообще (например, мужа с женой так, чтобы обе стороны не могли выносить друг друга). Название для руки во всех угро–финских языках созвучно со словом kid, напр., черемисское (чувашское) kit, мордовское ked, остяцкое kèt, финское käte и т.д.2
Таким образом, по указанной этимологии слово "шева", как и названия всех других упомянутых видов порчи, связывается с названием руки, как хозяйствующего органа, могущего участвовать как в положительной, творческой работе, реальной, так и в отрицательной, разрушительной, в порче.
Шева представляет собой проявление определенного вида болезни, истерии. Женщины коми страдают этой болезнью в сильной степени. В некоторых районах редкая из женщин свободна от нее. Некоторые исследователи считают эту болезнь в известном смысле заразной. На Печоре шевой заболевают женщины вскоре же после своего замужества. Большую роль при этом играет психическое предрасположение, так как обычно после замужества женщина уже ждет этой болезни и в этом направлении настраивает свою психику. Но замужество не играет исключительной роли, так как заболевают и девицы, особенно состарившиеся. Мужчины заболевают этой болезнью гораздо реже. В некоторых местах считается, что мужчина будто бы не может вынести этой болезни и умирает. Форма проявления бывает очень разнообразна. Точно также и степень выражения болезни бывает неодинакова.
Примечания:
1. Сообщение акад. Н.Я.Марра.
2. J.Szinnyei. Finnisch–ugrische Sprachwissenschaft, 20.
НЕРВНО–ПАТОЛОГИЧЕСКАЯ СУЩНОСТЬ БОЛЕЗНИ "ШЕВА"
Объективной стороной болезни является, по мнению Држевецкого, особый вид истерии, Corea maqna1.
Доктор Краинский в результате продолжительного изучения кликушества в Смоленской, Тверской губерниях пришел к выводу, что "кликуши — сомнамбулы, и в случае эпидемии (психической — А.С.) заболевают именно и только люди, расположенные к сомнамбулизму. Сомнамбулизм есть медико–психологическая основа болезни, а бытовые условия и народные суеверия составляют внешнюю картину ее".2
Врач Усть–Куломской больницы сообщил мне следующие симптомы у одной больной. В Петров день на празднике женщина поела очень обильно. Случился припадок, позвали врача. Врач нашел такую картину: больная с широко раскрытыми глазами сильно кричала, производя руками неправильные движения. Врач констатировал резко выраженный дермографизм (при надавливании кожи или при проведении ногтем по коже на груди появляется краснота, что свидетельствует о невралгии сосудов). Анатомического перерождения в нервном аппарате, однако, не было. Были налицо: функциональное расстройство, повышенная чувствительность и раздражительность. Мнительность точно также была резко выражена. Присутствующие сообщили, что больная часто жалуется на боли головы, "сердца" и т.п. Обычное состояние — вялое. Указанный врач заболевание связывает с явлениями в области половой сферы, а также желудка. Вдовам обычно рекомендует выйти замуж. Корни болезни, конечно, лежат глубже, именно в общественно–трудовых и культурно–исторических условиях жизни коми вообще и женской половины населения в частности.
Ввиду того, что психо–патологическая сторона этого вопроса требует от исследователя специальных познаний, меня в данной работе интересует чисто этнографическая часть, — система народных представлений, объясняющих эту болезнь с точки зрения своих воззрений на мир, сложившихся в процессе историко–культурного развития. Нервно–физиологическая же сторона вопроса оставляется мною в стороне и задевается только вскользь в ожидании этнографа–врача.
Примечания:
1. Медико–топография Усть–Сысольского уезда, 92.
2. "Порча, кликуши и бесноватые", 208.
ВНЕШНИЙ ВИД ШЕВЫ
Шева представляет собою, по мнению коми, существо материальное, могущее принимать самую разнообразную внешнюю форму. Чтобы незаметно попасть в организм человека через пищевод, дыхательное горло, через ухо и т.д., шева принимает вид волосинки, маленького червячка, бабочки, нитки, узла из ниток, насекомого с крыльями и с жалом, просто соринки и т.п. Такой вид, однако, рассчитан только на то, чтобы незаметно попасть в организм человека. После же попадания в организм, а также и раньше, когда она находится еще у колдуна, шева может иметь и различные другие формы. Если коми увидят у кого–либо во рту волосинку, попавшую вместе с хлебом, то обязательно предупреждают об этом и друг другу помогают вытаскивать ее изо рта, предполагая в ней шеву. На улице не возьмут в рот хлеба, не сдунув предварительно приставших к нему волосинок; ни один коми не начинает пить, не дунув предварительно на питье.
Шева, передаваемая в виде соринки, не в состоянии поселиться в организме намеченной жертвы, если последняя при приеме съестного заметит эту соринку и скажет об этом вслух.
В с.Слобода рассказывают случай, как во время чая прилетела маленькая бабочка из "кывта" (часть избы, где женщины стряпают) и села в чашку одной гостьи. Последняя не посмела попросить переменить чашку, хозяйка же, наоборот, заставила ее выпить и в результате у женщины появились признаки порчи. Лицами, распространяющими шеву, являются tsyködtsis, особый род знахарей, являющихся по преимуществу злыми. Нередко бывает, что человек, слывущий за знахаря, раздающего шеву, лечит в то же время других, или же больные, подозревающие данного знахаря в порче, приходят к нему, чтобы он облегчил их страдания, т.е. чтобы несколько укротил их шеву. В этих случаях колдун парит больного в бане. Tsyködtsis этого типа бывают мужчины и женщины, чаще женщины, так как и больными в преобладающем большинстве являются женщины.
Спрашивается, каким образом фабрикуются эти шевы? Некоторые полагают, что они получены колдунами одновременно с получением колдовской силы у своего хозяина–повелителя, злого духа. Другие же указывают, что шева может быть приготовлена колдунами самостоятельно. Приготовляют ее из брошенной сосновой иглы от печной метлы. Кроме того почему–то думают, что ее можно приготовить из черемуховых сердцевин, выбрасываемых при выделке тонких связей для прикрепления кос к рукоятке (kosa sargi), приготовляют шеву также из пепла. Наконец, можно приготовить ее просто из сора. Способ приготовления шевы неизвестен.
Как бы то ни было, шева чаще имеет вид маленького животного, червячка, бабочки, чаще ящерицы, жука и т.п., эти червячки хранятся обыкновенно где–либо в голбце, в хлеву, а то и вне дома, в бураках или в берестяных корзиночках (чуманах). Есть даже бранное слово "шева–чуман". Как и всякое живое существо, шева имеет потребность в пище. Колдун принужден бывает кормить их, часто собственным телом. Это происходит тайком. Существует много рассказов вроде нижеследующих:
Одну женщину из с.Визинги будто бы выследили, как она, переправившись за реку, снимала с себя в кустах шиповника одежду и здесь кормила своим молоком хранившихся в недоступном месте шев, — последние в виде червячков свободно ползали по ее телу.
Другая молодуха часто спускалась в хлев. Однажды свекровь услыхала, что она там что–то очень тяжело вздыхала. Потом будто бы оказалось, что молодуха разделась донага и, подпустив к своим грудям ползавших по ней червячков, кормила их собственным молоком. В следующий раз свекровь увидела корзину, в которой в пуховом гнезде шевелились шевы в виде червячков (bugláseny), она взяла эту корзину и бросила в печку. Шевы стали гореть с большим треском. В это время прибежала молодуха с поля, где она работала, с криком: "Oj, sottsi! oj, sottsi!" (Горю! Горю!) Вообще жизнь колдуньи связана с сохранностью "шева–чумана". Если бросить "шева–чуман" в печку, колдунья умирает.
Один коквицкий крестьянин рассказывал о своей жене, скоропостижно умершей, как он обнаружил, что она была колдуньей. Как–то случайно он нашел у нее "шева–чуман" и немедленно бросил ее в печку. В результате сожжения "шева–чумана" и умерла его жена. В данном случае, возможно, что он был виновником смерти своей жены, более непосредственным, чем таким, как он это изображал, но общераспространенные взгляды о колдовстве давали ему возможность рисовать свою роль в более безобидной форме.
Неловкая колдунья, не сумевшая распределить шев, должна расплачиваться за это своим организмом, кормить их как грудных детей.
Кроме того, шевы требуют для себя и работы. Поэтому по ночам владелец высыпает на пол пуда четыре ржи и приказывает шевам собрать ее к утру по зернышку. Поэтому tsyködtsis стараются сбыть с рук свои шевы, направляя их по адресу тех или иных людей. При этом пользуются моментом отсутствия бдительности у своих жертв и в праздничные дни, когда у всех бывает приподнятое настроение, когда люди приходят в более тесное общение друг с другом, забывая принять меры предосторожности, тогда tsyködtsis кладут свои шевы во все съедобное.
А.В.Красов приводит существующее мнение, что иногда шева входит и в животных: коров, лошадей, собак; они испытывают одинаковые с людьми последствия от присутствия шевы1.
Шева передается с лакомствами, с хлебом, с вином, с пивом, то в виде волосинки, то в виде червячка, бабочки или соринки. В некоторых местах думают, что часть ящерицы колдунами сушится, затем размельчается и уже в виде порошка подсыпается к еде.
В других случаях расставляется шева по определенным местам, на перекрестке дорог, где больше людей проходит. Если шева предназначена кому–либо лично, то кладется она в те места, которые чаще посещаются данным человеком, при этом выбираются места более тесные, неудобные, с таким расчетом, чтобы человек тут непременно выругался. Такими пунктами на дорогах являются раскаты, ухабы, высунувшиеся пни, обрывы, концы огородных кольев, а в домах столбы у ворот, пороги, лестницы, ведущие в хлев, и т.п. Здесь шева уже автоматически, при произнесении ругательного слова, входит в человека.
Вообще считается, что шевы на улице имеются в таком же количестве, сколько там летает комаров. Шева, предназначенная кому–либо, принуждена ждать удобного времени, часто целыми годами, так как менять свое местоположение произвольно ей нельзя, за исключением тех случаев, когда она пускается на далекое расстояние. В человека шева может попасть, по мнению некоторых, только на близком расстоянии и только в тот момент, когда у человека бывает открыт рот. По мнению удорцев, "iköta" может зайти в человека в виде простой ящерицы, последняя заползает внутрь его в то время, когда он неосторожно заснет на земле.
Пермские коми считают, что шева (iköta) может переходить сама произвольно от одного человека к другому во время сна. Одному мужчине из с.Палевиц шева была положена на куртку в виде волосинки, которая незаметно подвигаясь, забралась в рот.
Случается, что шевы назначаются человеку, живущему от колдуна за сотни верст. Тогда шевы пристают к возам извозчика и едут с ними незаметно до соответствующего места и затем терпеливо выжидают случая, чтобы зайти по месту назначения; не дождавшись такого случая, они забираются иногда и в другого, позабывшего принять меры предосторожности, человека. Шеву могут получить мужчины, женщины и даже дети. В д.Конша указывали на 2–летнего ребенка, испорченного шевой. Говорят, что иногда ребенок, едва начавший говорить, бывает уже испорчен (tsyködöma). В таких случаях считается, что дети страдают по вине родителей.
Характер, поведение человека, одержимого шевой, совершенно изменяются, и все его поступки, часто выходящие из ряда вон, приписываются уже не ему самому, а той шеве, которая в него вселилась.
Шева, попавшая в организм человека, начинает там хозяйничать. Ведет себя в высшей степени произвольно, проявляет прихоти на еду, капризничает и становится беспокойнее. По своему желанию она передвигается с места на место в организме человека, то поселяется в животе, то поднимается в глаза, то подкатывает к сердцу, обычно сидит на диафрагме (sölöm potsys vylyn).
Наиболее частые боли от нее ощущаются, как боли "сердца" (solömad kutsisas, sölöm–tö nakavny kuttsas), в результате каковой "начинает позывать на рвоту". Бросается в голову, тогда голова начинает болеть. А то подкатывает к горлу и начинает душить человека. В этом случае шева может довести человека до смерти. В предупреждение этого больные женщины перевязывают шею шелковой или волосяной ниткой. Со смертью носителя шевы, в том случае, если последняя не смогла заблаговременно выйти, она, как некоторые говорят, умирает. На Ижме считают, что перед смертью больного его шева выскакивает изо рта, поэтому человеку, имеющему шеву, при смерти кладут в рот кусочек ладана, чтобы помешать ее выходу. В других местах считают, что прежде, чем шева не выйдет из больного человека, больной не может умереть, а будет бесконечно мучиться. Так, одна женщина, по рассказам, не могла умереть, так как "лишинка" была внутри ее. Пришлось ей, согласно ее просьбе, положить в рот таракана (шева в свое время зашла в нее в виде черного таракана). Во избежание этого больные заранее завещают свою болезнь тому человеку, который возбуждает в них злобу, в этого человека она заранее и поселяется (Ижма). Если же шева до смерти не имела случая "выскочить", то переходит, по мнению некоторых, уже после смерти обладателя на его обмывальщика. Но прежде, чем довести человека до смерти, она претерпевает некоторые стадии развития. Шева, попавшая в тело в виде незаметного существа, начинает там расти. Она питается (буквально "грызет") наиболее вкусными тканями организма. Особенным лакомством для нее считается глазной белок.
У пермских коми считают, что шева может дорасти до величины сапожной колодки, а по мнению ижемцев, она "имеет вид черной кошки". И чем дальше, тем сильнее укореняется шева в организме человека.
Когда у человека замечают неестественную икоту или обычные признаки шевы, стараются болезнь напугать. Так в д.Карийской, одна женщина рассказала следующий случай про свою бабушку: "Муж пришел с охоты, принес несколько штук зайцев. Жена сидела на краю печки и сильно икала. Муж взял отрезанную заячью голову и с криком — "на, ешь!" — неожиданно подскочил к ней. Та опрометью бросилась вглубь за трубу с восклицаниями: "oj, sois, oj, sois! (съел, съел!)". Так вскрикнула она раз шесть, а потом уснула. После этого икота никогда больше не обнаруживалась".
Существуют специальные травы от шева: "usa–turun", "leba–turun", "bronets", "nikön–turun", которые растут по мелким речкам. Видеть их мне не удалось. Употребляется для этой цели также белена, поят ее отваром.
Бывают случаи, что шева иногда будто бы выходит вместе со рвотой. У одной женщины на Печоре "вышла" в виде шмеля, "идет по полу и пищит" (tsipsö), у другой из уха "выпал" как–то в виде червячка, у третьей выпала изо рта в виде птичьего яйца, у четвертой "пол–ящерицы с задней парой ног вылезло изо рта" и т.д. Несмотря на внешний вид маленького животного, шева, однако, неуязвима для ножа, — если ударить ее ножом, то только позвякивает (zilgö). Единственным средством уничтожения является сжигание. В печке шевы горят будто бы с сильным треском.
Первое время еще бывает надежда "выгонить ее" какими–нибудь сильнодействующими веществами, вызывающими рвоту, поят в таких случаях, кроме отваров от вышеупомянутых трав, табачной водой, щелоком, олифой, костяным дёгтем. Для мужчины деготь добывается от костей быка, а для женщины — от костей коровы. Иногда выживают мочей и т.п.
Если шева в первое время не вышла, то в дальнейшем уже не выгнать ее никакими средствами. Через некоторое время она покрывается шерстью и может даже самостоятельно заговорить. Говорит не всякая шева. Одни обычно проявляют себя в более безобидной форме, другие же бывают буйные, "дур–шева". Объяснение о существовании отдельных видов шевы приводится следующее: менее мучительной бывает шева, развившаяся от хвоста ящерицы, наоборот, неистовой бывает та, которая получилась от ее головы. Шева от головы ящерицы по истечении определенного времени может заговорить. Обычно колдун дает срок, иногда до 15 лет, до истечения которого шева не должна показывать своего голоса. Говорит, конечно, сам человек, но от имени другого существа. Шева заговаривает чаще всего во время того или иного припадка. У больной в этом случае совершенно изменяется голос, он бывает отрывист, неровен, визглив. Иногда разговор бывает совсем несуразным.
Шева считается вещей и потому в случае припадка окружающие настраивают разговор больной на желательную для них тему. При этом обращаются непосредственно не к больному человеку, а к его шеве, которая отвечает не только на вопросы, но становится иногда и совсем болтливой. Первым делом стараются узнать, кто является причиной шевы, кто дал ее. Шева указывает на то или другое лицо, называя их "папенькой" или "маменькой". Рассказывает, как и при каких условиях она попала в данное место, как раньше ее держали и каково теперь живется. Население часто расспрашивает шеву о пропавших вещах, о будущем и т.д. Иногда, в случае необходимости, нарочно приходят к ней и вызывают припадок для расспросов. Правда, это не всегда удается, а только в случае хорошего настроения шевы: она очень капризна. Кроме того, она часто бывает лицеприятна: к одним относится сурово, к другим же более добродушно. Поэтому прежде, чем приступить к расспросам, стараются шеву задобрить приятными ей разговорами, комплиментами или обещанием удовлетворить ее прихоти на еду.
Шева чаще всего говорит у женщин, у мужчин же редко. Это объясняется тем, что колдуны боятся горячности мужчин и потому принимают меры, чтобы их дело не обнаружилось. Это не значит, что мужчинам даются более безобидные формы. Им также можно дать голову ящерицы, но язык ее предварительно перевязывают конским волосом. Встречали будто бы лиц, которые выкапывали на зимней дороге с обледенелой санной колеи выпавшие случайно с конского хвоста волосинки для упомянутой цели. В том случае, когда у шевы язык перевязан, она не может говорить и потому нельзя узнать, кто причинил болезнь, но тем не менее такая шева может мучить человека не в меньшей степени, чем говорящая.
Как в момент передачи, так и потом, будучи внутри человека, шева имеет разные виды и в зависимости от этого и разную величину. Иногда человек ощущает ее у себя под кожей в виде мышонка, иногда в виде маленькой птички, а то и маленького человека. У одного лесника из Позтыкероса были две шевы в виде птичек. Они иногда поднимались к горлу или появлялись в груди и там резвились и чирикали. Это явственно ощущал больной и просил посторонних приложить ухо и послушать. Говорящая шева, по–видимому, всегда принимает вид маленького человека и называет себя по имени (иногда с отчеством).
Примечание:
1. "Зыряне и Степан, еп. Пермский", 81.
ПРИХОТИ ШЕВЫ
В зависимости от принадлежности к тому или к другому полу шева имеет соответственные прихоти. У одной женщины в д.Лопидин, по Локчиму, были получены от одного человека две шевы. Одна называла себя Катериной, а другой величал себя Иваном. "Иван" (когда женщина выступала от его имени) все время вел себя непристойно, сквернословил, угрожал, требовал себе вина, а "Катерина" имела пристрастие к конопляным семенам. "Она" так жадно набрасывалась на эти семена, что горстями бросала их в рот. У другой женщины в Визинге, долгое время служившей в богатых домах в прислугах, особенное пристрастие имела шева к более изысканным сортам вина: она требовала "коньяк", "тенериф" и больше ничем не удовлетворялась. Благодаря требовательному "Ивану", лопидинская женщина пропила все свое имущество. Некоторые женщины в силу пристрастия своей шевы к табаку начинают курить, несмотря на строгий взгляд населения на курение женщин. У иных бывает пристрастие ко всему горькому, тогда они истребляют в массовом количестве горчицу, редьку, перец и т.д.
Принадлежность шевы к тому или другому полу иногда приводит к более глубоким странностям поведения. Так, в той же Визинге имеется женщина, которая не может делать той работы, которая считается чисто женской, напр., стряпать хлеб, няньчиться с детьми и т.д. В таких случаях она приходит в раздражение и ей приходится бросать работу. Некоторое удовлетворение получает она, когда закуривает. При всем этом она, "как мужчина", приходит в дикое буйство, сквернословит, избивает детей и т.п., требуя при этом для себя красную рубаху и лакированные сапоги1.
Вот один из типичных рассказов местного населения, который сообщила мне сестра больного.
"Папа — А. получила tsyködöm от Мординской А. Эта колдунья, как известно, в обращении очень милая, а на самом деле; "языком мягко стелет, да жестко спать" (kyvnad sija oz dojd). Пригласила она "Папа — А." в гости, тогда и дала ей шеву. Через несколько недель шева уже и заговорила (gorödtsis) — очень быстро выросла: Мординскую А. шева называет матушкой; могла заговорить шева потому, что матушка забыла обвернуть волоском ее язык. Когда шева начинает у ней говорить, то поднимается к горлу. Люблю, говорит, очень кушать глазные мускулы (sin–jaj), это очень вкусно. Сквернословит (sötkö i matkö), совершенно не стесняясь своего мужа. Потом три раза посылали мужа к знахарке А. просить, чтобы она немного приукоротила свое "чадо" (med ölödas). В результате этого, шева стала вести себя поскромнее".
Взять обратно раз данную шеву часто не может даже сам знахарь, так как в этом случае она переходит на одного из его "родни", из знающей же братии.
Примечание:
1. Данный ряд фактов интересен в том отношении, что может пролить известный свет на перемену пола, встречающуюся у народов С.–Восточной Азии и Сев. Америки.
ОПИСАНИЕ ПРИПАДКОВ
Как было уже упомянуто, шева мучает человека приступами, в промежутке которых он чувствует себя более или менее нормально. Но часто бывает достаточно какого–либо слова, запаха или же неприятного зрительного впечатления, вызывающего брезгливое чувство (упоминание налима, червяка и т.п.) или просто небольшого волнения, чтобы получился у соответствующего субъекта приступ.
У одной позтыкеросской женщины tsyködöm пришло в раздражение из–за незасоленной ухи. Эта женщина обедала у П.Ф. из Конши. После обеда ее стало позывать на рвоту (soltsyködömmas kutsis ema) и стало душить "oj! viis, oj! ptsyködömdtis!" (ой! убил, ой! задушил!) выкрикивала больная. В таких случаях даже причащают больного, ожидая смерти. Другая женщина начинала повторять бессмысленное "dze–dze–dze", если кто–либо при ней произносил слово — "редька".
Можно вызвать шеву на разговор обещанием приятного, напр., вкусной еды, соответствующей прихотям больной.В д.Jtsyködömvntsyködömrys на Вашке была икотница — старая девица Дарья. Обычно молодежь приставала к ней с вопросом — кто дал ей икоту.
– "Если не скажешь, то принесем голову налима и сунем тебе в рот", — прибавляли тут же.
При этих словах у больной начинался приступ. Он проявлялся в мучительном икании. "Кажется при этом, — говорят очевидцы, — что все внутренности собираются выйти: "ыа! ыа!", — ритмически начинает выкрикивать Дарья, вытягивая шею. Голос делается все глуше и кажется, что идет он откуда–то из глубины. Продолжительный приступ вызывает у нее головную боль. Больная вся краснеет, ее бросает в пот (другие же больные, напротив — синеют)".
Приступ у Дарьи продолжается, обычно, довольно долго. Получается в таких случаях в высшей степени мучительное положение у "одержимого": с одной стороны — физическая боль, с другой стороны — сознание своего бессилия воспротивиться намерениям злостных экспериментаторов. В результате сеанса у больной обыкновенно всегда бывает приступ злобы и бешенства. В состоянии аффекта больные могут совершить даже преступление. Иногда бывает достаточно увидеть им того или другого человека, чтобы при одном воспоминании о пережитой от него неприятности снова возобновился приступ1.
Мне пришлось в с.Ижме наблюдать приступ у одной женщины по имени Павла (Gogtsyködöm–gtsyködömtyr). Она — вдова, лет под 60. Знает свадебные причитания. Павла боится, между прочим, горчицы. Непосредственной причиной приступа было следующее обстоятельство. По просьбе квартирохозяйки (Павла жила в няньках у хозяйки дома) она привела ко мне ямщиков, которые запросили вдвое дороже нормальной стоимости. Накануне были попутчики, которым также много запрашивали. Присутствовавшие высказали предположение, что эти ямщики запросили так много по наущению Павлы. Тогда я по неосторожности спросил местное прозвище у Павлы. Любители зрелищ передали это ей за намерение с моей стороны взыскать с нее. В это время у нее начался приступ. С внешней стороны она держала себя спокойно: продолжала даже свое рукоделие, но при этом мучительно икала. Колебания грудной клетки сопровождались ритмическими восклицаниями: ой–йой, ой–йой, ой–йой, ой–йой... По своему ритму восклицания имели характер трехстопного хорея с ударением на первом слоге и с перерывами между "стихами", причем первое ударение, совпадавшее с физиологическим толчком всей грудной клетки, было похоже на взвизгивание. С течением времени характер ритма изменялся. После продолжительного повторения трехстопного хорея, начались отрывистые: ой!.. ой!.. ой!.., потом менее мучительные: ох–да, ох–да, ох–да... Через маленький промежуток времени тяжелое: ух! ух! ух! В связи с реагированием зрителей приступ опять усиливался: ой–йой–да, ой–йой–да, ой–йой–да... ох!.. ух!.. ух!.. Более протяжное: о–о!.. о–о!.. Самый толчок, или, скорее наоборот, первый слог всегда совпадал с толчком. После продолжительных протяжных вздохов приступ при возобновлении соответствовавшего внешнего раздражения снова возобновлялся и проходил все этапы своего развития. В промежутках между восклицаниями больная просила больше не разговаривать с ее шевой, просила оставить ее саму в покое, жалуясь на то, что у нее сильно болит голова.
Примечание:
1. Параллельно с этим интересно отметить, что наряду с такой ненормальной раздражительностью женщин–кликуш по поводу напоминания им тех или других представлений, наблюдается у многих мужчин также весьма странное реагирование на некоторые обычные предметы разговора. Некоторые лица просто не выносят определенных предметов и приходят в ярость, когда кто–либо им о них напоминает. Так, один коквицкий крестьянин не выносил, если при нем произносили слово "уха". Хотя он уху употреблял в пищу, тем не менее, никто из домашних не смел при нем употребить этого слова в разговоре под угрозой быть жестоко избитым. Вместо того, чтобы сказать "поставить в печку уху", домашние должны были говорить "поставить в печку горячую воду" и т.п. Другой приходил в буйство, если его называли по отчеству, а не просто по имени. У каждого подобного человека обычно бывает свой особенный предмет, по отношению к которому он неравнодушен. Часто предмет такого неравнодушия становится прозвищем данного человека. При помощи таких возбуждающих слов очень легко у человека вызвать аффект, и он в этом состоянии, не помня себя, способен совершить убийство. Молодежь часто пользуется слабостью некоторых и дразнит их нарочно ненавистным им словом. Один крестьянин из с.Палевиц хватал в этом случае первое попавшееся в руку оружие — косу, топор и т.п. — и зимой, среди ночи, босиком, гонялся за обидчиками. Другой заехал косой в окно дома, где сидело много гостей и куда зашел один из досаждавших. Чаще всего предмет раздражения бывает связан с каким–либо неприятным моментом жизни, рисующим человека в смешном положении и т.п.
РАЗДВОЕНИЕ СОЗНАНИЯ
При настойчивом раздражении и попытках заговаривать на соответствующую тему, у нее, как сообщают, появляются реплики. Тогда Павла начинает говорить от имени своей шевы. Сознание у нее раздваивается. Раздвоение происходит в тех формах, какие являются обычными по общераспространенным взглядам. Одни слова принадлежат самой носительнице шевы, а другие произносятся от имени нового лица, которое считается поселившимся в ней. У Павлы этот разговор при раздвоении личности выражается так: "Я ведь в штанах", — она говорит (me–ptsyködöm gatsa)1. "Если надену их, то и моей носительнице (т.е. Павле) придется надеть. Да! Да! это потому, что я имею то–то, а не то–то" (идет пространное объяснение относительно своего мужского пола на вульгарном языке — А.С.) Здесь "я" олицетворяет не Павлу, а другого кого–то, называющего Павлу в 3–м лице.
Доктор Мартынов2 приводит случай, когда у одной печорской женщины были две шевы, — одна имела человеческий вид, вид мужчины, а другая была просто "вороной". Когда ее сознание настраивалось сообразно природе первого существа, женщина чувствовала себя как бы мужчиной, "наряжалась в мужской костюм, надевала шапку и отправлялась под окна тех домов, где собирались девушки, а когда она была "вороной", садилась среди улицы в лужу или на снег, хлопала руками и каркала как ворона". У женщины Дарьи из с.Палевиц, перемежающееся сознание обнаруживается, не сопровождаясь особыми мучениями. Между прочим, для своего излечения Дарья регулярно посещает всякие святыни, находящиеся поблизости, во время крестных ходов старается быть ближе к священнику, выбирает при совершении молебствия такие места для стояния, чтобы ей попала "святая вода" при окроплении, целует освященные предметы, — крест после молебнов, иконы.
Однажды пришла она к соседке поцеловать икону, находившуюся у ней на божнице и которую кто–то ей порекомендовал, как чудодейственную. При осуществлении этого решения загорелся спор между носительницей и ее шевой. Шева говорит: "Og okav, og okav!", т.е. "не буду целовать, не буду!" А сама: "okala! okala!", "а вот поцелую, нарочно поцелую!" В результате спора Дарья все–таки поцеловала нужную икону. Для того, чтобы шева не поднялась к горлу и в голову, она на шее носила шелковый шнурок. Другие для той же цели повязывают шею конским волосом.
Шева говорит обычно голосом, всегда отличным от своего хозяина–владельца, она иногда, когда спокойна, по–детски шепелявит, а то визжит в раздражении, или в тяжелых случаях голос изменяется до неузнаваемости (см. выше). В некоторых случаях, когда шева по причинам неясным для окружающих не говорит, она считается глухонемой.
У одной старой девы, нищей из с.Палевиц Vas–Van–Ögrö, была дурная шева, и она жестоко мучила обладательницу. Шева приходила в раздражение по всякому поводу, — неприятного ли разговора, нелюбого ли блюда и даже при простом упоминании о каком–либо неприятном моменте. В эти случаях нищая приходила вся в трепет, начинала трястись, биться головой и конечностями, глаза закатывались. В этот момент Vas–Van–Ögrö начинала разговор уже не помня себя, от имени сидевшей в ней шевы. Шева рассказывала с подробностями о своем происхождении, о своем имени и т.д. Сообщала, что она в кумачовой рубашке, в сапогах с красной оторочкой (мужского пола), в картузе (рисуется франтом). Если припадок случится на улице, то женщина тогда кладет рукавицу на снег и начинает бесцельно бегать в продолжение получаса. Когда шеве предлагают выйти из человека, то женщина резко прискакивает и произносит: "Нет, пока мои ноги еще вот так резвы, этого не будет; когда они будут прижаты между двумя досками (т.е. в гробу — А.С.), тогда выйду и заберусь туда, где имеется самовар. Долго уж я питалась прошеными мелкими кусками! Мне нужно квашеную репу и кислый квас!" Когда при этом ей сообщали хвастливые слова другой шевы, выдававшей себя за "калачевые уста и пряниковые губы", она с сарказмом сообщала, что на самом деле та всего–навсего "гадина голова" (голова ящерицы). "Калачовые уста и пряниковые губы" были у Vase–Step–götyr, крестьянки из с.Палевиц, у которой шева была очень болтлива — сообщала о себе, что она может уменьшаться до величины ячменного зерна и увеличиваться до величины годовалого щенка, что когда она "за работой", т.е. причиняет мучения своей обладательнице, тогда сама ужасно устает, но тем не менее принуждена все это проделывать, потому что "так приказано". Действительно, после припадка женщина тяжело начинала вздыхать: "Уи!.. Уи!.." У одной женщины в д.Vylvidz на Вашке были две шевы: одна — женщина, другая — мужчина. Они ужасно мучили владелицу. Иногда по неделе валялась женщина на постели. Женской породы шева, между прочим, называла себя "Красной Марпидой" (героиня сказки), она приходилась, по–видимому, женой мужской шеве. На своего "мужа" она имела большое влияние. Когда приходили соседи для расспросов и начинали за правильные показания давать посулы, тогда мужская шева легко поддавалась соблазну получить дозу водки, или чего–либо другого, соответствовавшего мужским прихотям, и готова была сообщать о чем спрашивали, в это время вмешивалась другая и запрещала первой говорить. Сама она, как "Красная Марпида", была очень горда и не поддавалась никаким посулам. Если посетитель начнет дразнить шеву нелюбимыми разговорами, то больная в разъярении бросается на обидчика с кулаками, хватает мужчин за половые органы с целью причинить боль и т.п. В случае очной ставки шевы с шевой другой женщины, обе стороны немедленно вступают в спор. Из вышеизложенных примеров мы видим, что сознание человека не только может раздвояться, но даже троиться. Женщина может говорить то от своего имени, то от имени или одной или другой шевы.
Вот другое описание самой больной из д.Конша: "В поисках за знахарем я поехала в Четдин, а оттуда пришлось идти в Лопидин. Попала как раз в воздвиженьев день, к осеннему празднику в Лопидине. Обедаем у одного знакомого. Подали только что суп. В это время зашла одна местная женщина. Ее приглашают вместе обедать. Та отказывается, говоря, что она сегодня не может есть, ее мучает.
"Tenad–nö mitsays em–ze?" У тебя красота–то есть же? — спрашиваю я (рассказывает женщина).
– Em dert. Есть, конечно. Вот сейчас поднялась к горлу, — отвечает она.
У меня в это время и подала свой голос: "ы!" да "ы!". Другие говорят, что у нас у обоих шева наверное от Ydzyd–Anna. Тут у меня начало выкрикивать: — "чёрту!" (то есть к чёрту все) "чёрту! чёрту!" — так быстро и четко, как сам никогда не сможешь сказать. Тогда я попросила запереть крыльцо. Мне пришлось оставить обед и лечь на лавку, а другая женщина, окоченевшая вся, посинев и раскидавшись (tseralöma), лежала на полу".
Вообще шева не выносит, чтобы в той же комнате одновременно была другая шева. В с.Pojol был случай в народном суде: допрашивалась подсудимая, имевшая "шеву". При допросе в камеру ввели свидетельницу, считавшую себя также с "лишинкой". Как только последняя переступила порог камеры, так первая запела петухом. Вторая в свою очередь пришла в бешенство. В результате подсудимую и свидетельницу пришлось допрашивать отдельно, изолируя их друг от друга.
Кроме того шева относится очень не безразлично к своей "матушке". При упоминании ее имени она обязательно подаст свой голос, за ее интересы она стоит горой, "так же, как любящие дети стоят за интересы своих родителей". Та же П. из Конши рассказывала, как ее зятья расспрашивали однажды у ее шевы — кто является ее хозяйкой, от кого она попала сюда. После этого шева так прижала ее (zelödis da zelödis), что глаза у нее выкатились, сама почти без памяти растянулась на печке.
Содержатель кöрткерöсской сов.станции рассказывал про свою жену, что она не может равнодушно относиться к имени крестьянина И.В. (последний слывет, как и его отец, за сильного колдуна). Если в разговоре случайно упомянут его имя, у женщины начинается беспрерывная мучительная зевота. Зевота доводит ее в результате до того, что из ее глаз начинают литься слезы.
Вообще приступы болезни бывают то более, то менее сильными. Во время сильного приступа люди приходят в буйство, у них появляется страшная сила, с другой стороны теряется нормальное сознание. Часто довольно невзрачную женщину не могут удержать несколько сильных мужчин. Многие пожилые женщины приобретают во время приступа юношескую ловкость. Так, одна старая женщина прыгала на печку, оттуда направлялась по брусьям (sor) дальше, кричала там по–петушиному и как петух соскакивала оттуда с такой же легкостью на пол.
В других случаях, наоборот, больной ослабевает и падает в судорогах. На Вишере (в Богородске), куда на праздник 8 сентября стекается народ из самых дальних районов (Jen ordö), мне пришлось наблюдать одну кликушу в церкви. Сначала, в более важных местах богослужения, напр., когда священник давал возгласы, она издавала визгливые звуки, которые я принимал сначала за детские выкрикивания, пока не заметил посредине церкви шатающуюся женщину. Через некоторое время она упала на холодный пол, еле шевеля своими конечностями. В дальнейшем, по сообщению очевидцев, она билась о каменные стены церкви. Многие при этом рекомендовали разные способы лечения. Одни советовали прикрыть ее шелковым платком, другие указывали на необходимость посадить на нее младенца. Младенец, считающийся чистым, а в некоторых случаях и обладающим даром знать будущее, действует, по воззрениям коми, укрощающим образом на злую силу.
Примечания:
1. Женщины–крестьянки у коми обычно не носят штанов.
2. Печорский край. Очерки природы и быта, население, культура, промышленность. СПб. 1905, c.223.
РИТУАЛЬНАЯ ОДЕЖДА
В с.Богородск на Вишере стекаются великим постом одержимые шевой женщины из разных мест Коми области. Особенно много бывает больных из с. Керчомья (старообрядческое село). Больные приготовляют ко времени богослужения специальную на этот случай одежду. Весь костюм женщины состоит из платка, рубашки и чулков. Чулки и рубашка шьются из белого холста. Рубашка шьется стежками все в одну сторону, но без подразделения на стан и верхнюю половину (как обычно бывает), а целиком из одного материала. Платок белый ситцевый, с черными точечками (söd tsutös). Повязывается он двумя соседними углами, так что сзади свешивается в виде полосы. Необходимо, чтобы платок был не обшит (bygörttöm). Волосы должны быть распущены, пояса не полагается1. Вообще нужно, чтобы на женщине не было нигде ни одного узла2.
У виденной мной на Вишере женщины шева говорила, что если ее отовсюду выгонят, то в узелке ниток она все равно останется, что в мучениях люди виноваты сами, потому что неосторожны, что когда огород хороший, никакая скотина не может забраться в огород для потравы.
Примечания:
1. Сообщение А.Н.Чеусовой.
2. Умершим шьется одежда также без узлов и тоже в одну сторону.
СООТНОШЕНИЕ С МОРАЛЬЮ
Считается естественным то, что шева дается часто за те или иные проступки. Правда, с точки зрения этических догм, выработавшихся на почве развитой общественности, эти проступки часто носят характер нарушения только личных интересов колдуна. Но ввиду отсутствия большой имущественной дифференциации личные интересы колдуна являются на почве колдовского мировоззрения часто типичными и для остальной части населения. Таким образом, порча во многих случаях является актом мести за нарушение обычного права.
Так, вышеупомянутый позтыкеросский лесник был наказан за то, что "запротоколил" тесины, приготовленные колдуном для своего строящегося дома. Излишние придирки лесной стражи к потреблению леса местными жителями приводили к конфликту государственное право с обычным правом, и лесник, по общему мнению, действительно был виноват. Но такое понимание порчи, как наказания за вину, в настоящее время уже нельзя считать общим явлением. Идея о виновности в настоящее время сведена уже к чистой формальности. Если не приняты необходимые меры предосторожности, можно получить порчу без всякой настоящей вины.
Таким образом, если передача шевы была когда–то явлением "правовым" и согласовалась с моральными устоями населения, то в настоящее время такая роль порчи не всегда сознается, являясь уже просто переживанием прошлого. Поэтому в настоящее время на этот счет твердых определенных мнений не существует: некоторые считают, что порча вообще (tsyködöm) из–за проступков (myzys), а шева может быть дана и без всякого проступка (sija, atsis, lok si1ауs).
ОБЪЕКТИВНЫЕ ПРИЧИНЫ, ВЫЗЫВАЮЩИЕ КЛИКУШЕСТВО
Что касается до объективных причин проявления болезни, то здесь подвести все проявления шевы к одной и той же причине нет возможности. Но все же можно сказать, что характерной стороной болезни является ее нервно–патологическая сущность. Большинство случаев из них могут составлять аналогии, если не к одному, то к различным формам истерии, сопровождаются нервной возбудимостью и психологической обезоруженностью по отношению к определенным видам внешних раздражении. Проявления нервно–патологических явлений могут усиливаться до сумасшествия, оставаясь, по воззрениям населения, в рамках колдовских явлений. Проявлениями же шевы объясняется целый ряд болезненных состояний, которые не имеют ничего общего с истерией. Один печорский крестьянин (тот, который участвовал в раскрытии могилы для проверки калечения трупа) объяснял, что у него "лишинку" выгнал фельдшер; вывел его в поле и здесь от принятого лекарства она вышла через задний проход в виде белого червячка. Таким образом, глиста была принята им за "лишинку". Также за tsyködöma "порченную" считается одна бородатая женщина из д.Putskömdin на Вашке. Субъективное ощущение больных, что шева хватается за "сердце" (sölömad kutsise, sölömtö nakalö), когда им становится дурно, должны быть в большинстве случаев отнесены к желудочным заболеваниям.
Что касается вопроса о существовании истерии у коми, как бытового явления, то это обусловливается рядом причин разнообразного свойства. Здесь играют роль: общественно–экономические условия существования женской половины населения и психополовые особенности взаимоотношения полов и т.д. В этом отношении нужно сказать, что районы, где наиболее сильно развита эта истерия, являются по преимуществу охотничьими (Печора, Удора)1.
Быт охотников, как известно, во многом отличается от чисто крестьянского быта. Прежде всего в охотничьей среде существует строгая изолированность полов в течение целых сезонов. Охотники до известной степени могут считаться кочевым элементом населения. Так, напр., некоторые печорские охотники из д.Петрушино бывают дома, на месте своей оседлой жизни, только 1–2 недели, около зимнего Николина дня, все же остальное время проводят в 350 верстах, в верховьях р.Ылыча. Некоторые вымские охотники считают для себя более нормальным пребывание в лесу и тяготятся продолжительным пребыванием в деревне. На женское население в охотничьих районах ложатся все работы и по домоводству, и по полевому хозяйству и т.д. Постоянная работа на лошади, каковая в земледельческих районах лежит уже на обязанности мужчин, в охотничьих районах тоже считается чисто женской работой.
Здесь нередко можно видеть женщину, поднимающую навоз, а мужчину, сидящего на лошади, везущего навоз на поле, тогда как в земледельческих районах последний вид работы выполняется детским населением. В с.Лопидин в зимние праздники мужчины, возвратившиеся с охотничьего промысла, часто пьянствуют, иногда картежничают, или попросту наслаждаются бездельем по неделям, а женщины на второй же день праздников едут за сеном, соломой на подсеки, за дровами, верст за 15–30 и больше.
Еще три года тому назад одна лопидинская женщина родила зимой на морозе ребенка, дочь Öдю, на возу с соломой, которую везла с подсеки за 15 верст от дома. К счастью, мать и дочь и по настоящее время еще живы. Другой такой же случай был в с.Мордине, но они не единичны. Случаев, когда коми женщина рожает своего ребенка на пожне, за десяток верст от дома — сколько угодно. В этом отношении они бывают иногда просто анекдотичными. Идет женщина вместе со своими домашними с пожни, ощущает родовые потуги — уединяется на некоторое время в кусты для родов, а затем нередко догоняет своих домашних где–либо около перевоза уже с ребенком на руках, завернутым в какую–нибудь часть материнской одежды. А то женщина, оставшаяся на один день дома, родив ребенка, наколет дров, затопит баню и парится там.
К непосильному физическому труду женщины часто присоединяется и нравственный гнет. Это в тех случаях, когда иные девицы не могут выйти замуж, или вышедшие замуж попадают в чрезвычайно грубую обстановку. Прибавив ко всему этому более возбуждающуюся натуру женщины, становится ясно, почему женщины подвержены порче в большей степени, чем мужчины.
Кроме того, при решении вопроса о бытовой устойчивости проявлений этой своеобразной формы истерии нельзя не принять во внимание и бессознательного подражания. Нервные припадки производят настолько сильное впечатление на женщин, что потом они с большой точностью воспроизводят это сами. Не имея никакого представления о законах психических, население воспринимает сложные проявления нервной болезни грубо реально, согласно своим материально–конкретным представлениям о сверхъестественном2.
Таким образом, тяжесть экономического положения, недифференцированная общественная жизнь, общность взглядов приводят к тому, что воззрения на шеву и объективные проявления болезни являются прочно укоренившимися в быте коми.
Что касается до тех конкретных проявлений болезни именно в форме, которая представляет разработанную систему поверий о шеве, то они имеют очень древние первобытные источники и держатся исключительно как пережиток, но настолько цельный, что чрезвычайно трудно с ними бороться и найти в них уязвимое место. Я, например, однажды хотел поставить в безвыходное положение женщину вопросом — почему нет шевы у интеллигентов. Она ответила, что это совсем не из–за того, что им не может быть дана порча, а из–за того, что "судьи"3 далеко стоят от народа и поэтому недоступны для колдуна.
Насколько психика субъекта, впервые испытывающего состояние, когда "шева" заговаривает, находится в зависимости от обычных взглядов окружающих, какую большую роль играет тут момент внушения присутствующих, свидетельствует история болезни, сообщенная мне членом Мординского Волисполкома С., человеком партийным и потому сознательнее относящимся к фактам окружающей жизни:
Девятилетним мальчиком С. был взят отцом в качестве пары для пилки дров на Богословских заводах. Здесь он пилил дрова на равных правах со своим отцом, работал всю зиму. Сотни верст4 пришлось идти пешком до заводов, работать там зимой, в лесу, в самых тяжелых условиях при наличии глубокого снега. Условия жизни на заводах вдали от семейства являются губительными во многих отношениях и для взрослого, вполне здорового человека, а для 9–летнего ребенка они должны были быть кошмарными5.Таков был общественно–трудовой фон болезни.
Весной при возвращении домой после сезонной работы ребенок окончательно выбился из сил. Два дня отец тащил его на своих санках, пока сам тоже не выбился из сил. В с.Троицком решили отдохнуть. Затопили баню. В бане ребенок упал без чувств, изо рта у него появилась пена. Отец стал поднимать его словами: "поднимись! пойдем!" Тот все лежал. Наконец, как ребенок очнулся, отец, решив, что он имеет дело с шевой, спросил; "kytys te" (откуда ты?). Ребенок ответил: "pröstudittsemys" (от простуды). Тот, решив добиться "правильного" ответа, упорно спрашивал: "откуда ты?", "как твое имя?", обещая ничего худого не сделать.
В результате бредовое сознание мальчика настраивается в один тон с расспрашивающим и он начинает говорить: "Ну вот, мы теперь вдвоем, давай поборемся". — "Как твое имя?" — спрашивают.
– Василий Иванович (на самом деле П.О.).
Продолжаются подробные вопросы, на которые даются подробные и точные ответы, в таком порядке: — "Как ты зашла?"
– С белым хлебом — с первым куском не могла зайти, так как сказано было: "Blaslö Kristos", а второй кусок был взят в рот раньше, чем дунули на хлеб, и я зашла. Раньше долго сидела на подоконнике, но никак не могла дождаться момента. Отец мой К.–Иван из Шешек (он работал в другой группе).
– После этого, — прибавил рассказчик, — случаев разговора шевы у меня не было, но боли в области сердца бывают; если перед и после мясного блюда не покурить — обязательно вырвет.
Вот другой случай. На том же заводе в день Рождества К.–Jak напился так, что совершенно потерял сознание: не движется, не дышит. Предположили, что человек отравился водкой. Нужно дать рвотное. В таких случаях, за неимением других средств, заставляют какого–либо чистого юношу, не имевшего еще половых сношений, мочиться больному в рот. Тот же способ вызвать рвоту применили и в данном случае. "Опп! — говорит, — задушили". Потом спрашивают: "Что с тобой?" — "Простудился", — был ответ. "Давай, скажи правду, ничего не сделаю", — говорит его брат, распознав уже шеву. — "Нет, тебя боюсь", — отвечает тот. "Как твое имя?" — "Василий Прокопьевич"! (Прокö — знахарь из Кöрткерöса). А на самом деле его имя было совсем другое. В дальнейшем, говорят, у него также не было случаев разговора.
Таким образом, истерия шевы у отдельных лиц развивается, несомненно, при условии глубокого физического истощения — это во–первых. Из приведенных рассказов ясно выступает роль бессознательного внушения, настраивания полубодрствующей психики на определенный лад, применительно к господствующим взглядам, — это во–вторых.
Меры борьбы с шевой, как с весьма мучительной и сложной формой истерии, должны быть направлены, с одной стороны, против порождающих ее условий и, с другой, против влияния общественного внушения. Корни ее лежат глубоко в общественно–трудовых и культурно–исторических условиях жизни коми народа и потому борьба это очень трудная. Трудность эта усугубляется тем обстоятельством, что местные культурные работники поневоле сами поддаются непонятным и весьма эффектным проявлениям патологического состояния "одержимых" шевой.
Нужно пожелать, чтобы врачебный персонал в первую очередь занялся изучением и лечением чрезвычайно распространенного среди коми народа недуга.
Примечания:
1. Доктор С. В. Мартынов на основании материалов Архангельского статистического Комитета 1865 г. приводит такие статистические данные о распределении больных данным видом истерии на Севере. Архангельский уезд — 225 ж. 39 м. (Архангельской губ.); Холм. уезд — 568 ж. 15 м.; Пинеж. уезд. — 7390 ж. 3 м.; Мезен. уезд — 389 ж. 37 м.; Онеж. уезд — ж. — м.; Кемск. уезд — 1 ж. — м.; Шенкурск, уезд — 3 ж. — м.; ("Печорский край", 228).
2. См. об этом: доктор медицины Г.Попов. Русская народно–бытовая медицина, с.378–382, а также: доктор медицины Н.В.Краинский. Порча, кликуши и бесноватые как явления русской народной жизни. Пред.акад.В.М.Бехтерев. — Новгород, 1900.
3. Для коми "судьями" были все, начиная от просфорни и кончая губернатором и выше.
4. От г.Усть–Сысольска до Надеждинского завода Богословского округа — около 900 верст.
5. Детская работа с таких лет вообще является вынужденным, но большим злом вообще в зырянском быту. Из–за тяжелого труда с 10–летнего возраста у коми детей начинает задерживаться физическое развитие (см. об этом журн. "Коми Му", #3, 1924 r. статью проф. В.П.Налимова. К этнологии коми, с.43–50.
Я знаю случай, когда два брата, — один 13 лет, а другой 11 — выжили медведя из его берлоги и убили там трех его детенышей.
