Осина в славянской народной традиции

[arhipp]

Предварительные замечания. Едва ли во всем славянском народном «дендрарии» найдется дерево, отношение к которому было бы столь же негативным, как к осине (ботанический вид Populus tremula). Мало примечательная даже внешне, с точки зрения утилитарной осина была практически бесполезна. Она не годилась ни на строительство (древесина осины считалась мягкой, слабой и легкой), ни даже на дрова, да и вела себя осина в лесу необычно: в самый тихий день листья на ней тряслись и трепетали. По-видимому, именно это природное свойство осины привлекло к себе внимание, дало повод для многочисленных легенд и народных рассказов, отразивших естественное стремление осмыслить всё непонятное и потому опасное.

Такая «популярность» осины (исключительно в восточнославянских и отчасти в польской народных традициях) объясняет многочисленные обращения к этому дереву в работах этнографов и фольклористов, в которых собран обширный материал, раскрывающий символику осины и ее ритуальное применение (см.: Sobotka 1879: 121–125; Беньковский 1898; Стоилов 1899; Ђорђевић 1900; Чаjкановић 1985: 122; Дубровина 1991; Агапкина 1996; Komentarze 2002: 162–163; Marczewska 2002: 166–188; Бондарь 2005; Fischer 2016: 240–242, и мн. др.).

В славянских языках представлены две основные группы названий осины. Первую составляют преимущественно в.- и з.-слав. названия на +osin-/osik-, см. рус. осина, укр. осика, осичина, оса, пол. osika/osina, чеш. osika, серб.-хорв. jасика, болг. ясика и др. Ко второй относятся фитонимы, соотносимые с латинским названием этого дерева (Populus tremula, тополь дрожащий) и одновременно с его особенностью дрожать или трепетать в любую погоду. Эти названия встречаются в основном в южно- и западнославянских языках и диалектах, но при этом малоизвестны в восточнославянских (за исключением западноукраинских): серб. трепетљика, трепетуша, болг. трепетлика, словен. trepetlika, migljáč (от словен. глагола со значением ‘мелькать, дрожать’), пол. trzepiecina, tręsica, trepata, кашуб. tręsk, в.- и н.-луж. libota (от глаголов со значением ‘трясти, дрожать’), укр.-карпат. трепета, рус. трясучка, шептун-дерево, дрожница и др. (об этих дендронимах см., в частности: Janyšková 2003: 90–91). Известны и другие названия, в частности родовые типа серб.-хорв. топола.

Переходя к исследованию того, как осина функционирует в разных сферах традиционной культуры и в фольклоре, что именно она символизирует, какие функции выполняет, с чем ассоциируется и в какие контексты входит, сразу заметим, что этот круг довольно специфичен. Первое и главное — апотропеическая функция осины (не столько растущего дерева, сколько его частей и предметов, из нее сделанных), которая проявляет себя в самых разных обрядах, ритуализованной повседневности и хозяйственной деятельности, хотя и не во всех. Второе — применение осины в магических практиках по распознаванию демонов и их нейтрализации. Третье — использование осины в народной медицине и ветеринарии, где осина также реализует свой апотропеический и обережный потенциал. Четвертое — применение во вредоносной и колдовской магии. Пятое — относящиеся к осине запреты и рекомендации, ограничивающие ее бытовое, хозяйственное и ритуальное применение. И шестое — это фольклорный образ осины, ее символика и мифопоэтические ассоциации, с нею связанные.

Такой состав функций, сюжетов и контекстов, в который у восточных славян оказалась вовлечена осина, — а именно обереги, запреты, вредоносная магия и ореол неблагоприятного, опасного и прóклятого дерева, — активно поддерживается «легендарным» образом этого дерева, а в какой-то мере, видимо, и провоцируется им.

* * *
Традиционная культура восточных славян, в большей степени, и западных, в гораздо меньшей, предоставляет огромное количество примеров апотропеического применения осины в бытовых и обрядовых ситуациях, которые относятся к ритуализованной повседневности, хозяйственной деятельности, семейным и календарным обрядам и сопряжены с ущербом и угрозой благополучию человека и его окружения. В этих ситуациях осину широко и разнообразно использовали для предотвращения и нейтрализации вредоносной магии и опасности вообще. Объяснение апотропеических свойств осины принято усматривать в том, что, обращая прóклятую Богом осину против любого вредоносного вмешательства, человек тем самым как бы переносил на него силу Божьего проклятия.

Рождение, крещение, первый год жизни ребенка; свадьба. Осину крайне редко можно встретить в цикле семейных обрядов, и, что важнее, известны прямые запреты на ее использование в отношении роженицы и новорожденного. В Заонежье, когда после родов топили баню для роженицы, то осиновые дрова не брали, т.к. «осина всю нечисть притягивает» (Логинов 1993а: 52). В отваре листьев осины не купали детей, чтобы у них не тряслись головы, как у осины (Fischer 1937: 74), не делали из ее древесины детские игрушки или колыбель (Marczewska 2002: 182), не брали осину на дрова, иначе у детей, живущих в этом доме, будет короста или они начнут заикаться (Dragičević 1907: 320, сербы в Боснии), и т.д.

Свидетельства того, что осина применялась в качестве оберега в отношении детей, единичны. Хотя колыбель из осины не делали, украинцы Молдовы втыкали в колыбель несколько осиновых колышков или же делали колыбель не с железными гвоздями, а с осиновыми, а сразу после рождения на шею ребенка привязывали ладанку и крестик из осины (Гвоздевич 2010: 620). С помощью осины избавлялись от «крикливиц» (детского ночного крика и демонических существ, его вызывающих), для чего клали в колыбель под подушку щепки осинового дерева (ПА, Хоромск Брестской обл.), а также делали купель для больного ребенка из девяти осиновых колышков (Wisła 1900/14: 460, Украина, Звягельский у.).

В свадебном обряде осину также применяли крайне редко.

Похороны. При похоронах самоубийц, людей, умерших насильственной смертью, а также колдунов и ведьм осину использовали максимально широко, причем она «сопровождала» такого покойника практически на всех этапах — от агонии до поминальных ритуалов. Мотивируя использование осины в этих обрядах, иногда ссылаются на легенды о том, что на осине повесился Иуда или черт, потому дерево проклято, и, помещая осину на могилу или в гроб, люди тем самым проклинают умершего («нечистого» или «ходячего» покойника, колдуна и др.), препятствуя его выходу из могилы (Колчин 1899: 42, Тульская губ.). В Карпатах и Южной Славии в подобных ситуациях применялись колючие деревья и кустарники.

Агония. В случае тяжелой агонии колдуна, ведьмы и грешника осиновый кол вбивали в потолок или крышу их дома, чтобы ускорить агонию и позволить душе покинуть тело (Харьковский сб. 1894/8: 290). На Дону об этом рассказывали так: «Адна такая калдунья памирала, долга мущилась, фсё адияла парвала… эта патаму, шта анна дефкам тела рвала <аборты делала>. Пака асину не забили у матку <матицу>, у паталок, тада только и памирла» (Власкина 2011: 135; см. также: Корепова и др. 2007, № 1127, Нижегородская обл.). При кончине колдуна нечистая сила, владевшая его душой, выходила из его тела в виде черного животного — собаки, кошки или поросенка, которое полагалось убить, проткнув осиновым колом, иначе заключенные в нем черти вошли бы в другого человека (Никифоровский 1897: 284, Витебская губ.).

Сжигание колдунов и ведьм на осиновом огне. Согласно преданиям и сказкам, на огне из осиновых дров сжигали колдунов (Афанасьев 3: 63, № 354); таким же образом белорусы поступали с самоубийцами (в частности, утопленниками), надеясь тем самым предотвратить засуху (Pietkiewicz 1931: 47).

Осина как материал для гроба. Для «обычных» покойников гроб из осины не делали, в частности, чтобы он «не сжег» умершего (РДС 1995: 536); другое объяснение этого запрета усматривали в проклятии осины — считалось, что она будет мешать покойнику обрести покой и он станет являться живым (Добровольская, Кулешов 2003: 6). Однако для самоубийцы гроб иногда полностью или частично делали из осины; на Волыни, а также в юго-восточной Польше, например, из осины изготавливали крышку гроба, если в нем хоронили упыря (Українцi 1991: 409; Marczewska 2002: 184).

Кол и крест из осины. В профилактических целях при похоронах самоубийц и других «нечистых» покойников в могилу втыкали осиновый кол, говоря, например, что забивают его «черту в горло» (Черепанова 1996: 27). В Ярославской губ. самоубийц и утопленников иногда хоронили прямо в лесу, втыкая в их могилы осиновый кол, чтобы покойник не вставал и не пугал живых (РКЖБН 2006/2/2:310). В ногах ставили осиновый кол на могиле висельников на Кубани (Бондарь 2005: 83). В других случаях осиновый кол втыкали в тело умершего, как бы пригвождая его к земле (РКЖБН 2008/5/4: 154). В Симбирской губ., чтобы умерший неправедной смертью не «ходил», осиновый кол вбивали между ног в землю или даже в задний проход умершего (Сивопляс 2008: 277). Смягченной формой было положение на грудь умершему или под подбородок осиновых крестиков или щепок (Sychta 3: 331, кашубы). В Карпатах в гроб босорки-двоедушницы клали кусочек осины (трепеты), чтобы та не «ходила» после смерти (Усачева 2008: 174). Осиновый колышек могли забивать и в могилу обычного покойника, рядом с могильным крестом (ПА, Замошье Гомельской обл.).

Креста на могилах «нечистых» покойников обычно не ставили, но воткнутый в могилу осиновый кол явно соотносили по смыслу с крестом. На Житомирщине, например, говорили, что в могилу «заложного» покойника надо «осового колка заткнуць; йому не полагаєца хреста делать, бо чорт душу взяв» (ЕВ 1927/3: 90). В Пермском крае осиновый кол вместо креста вбивали в могилу колдуна: «Вот у нас на кладбище три или четыре кола вместо крестов стоят» (Черных 2004: 71). В единичных случаях функции кола и креста объединялись. В Житомирском у., чтобы успокоить упыря, на его могиле ставили осиновый крест (Погребальные обряды 1860: 148, № 30). На Витебщине, чтобы предотвратить бурю, обычно поднимавшуюся при погребении чародея, в его могилу сначала клали осиновый крест, а уже на него ставили гроб (Никифоровский 1897: 285).

Нейтрализация и обезвреживание «ходячего» покойника. Осину использовали в том случае, когда покойник беспокоил живых, пытался позвать их за собой, «ходил» и мерещился домашним после смерти. Предпринимаемые действия совершались как в отношении могилы (в нее вколачивали кол из осины, не раскапывая могилы) (Вятский фольклор 1996: 64; Корепова и др. 2007, № 777), так и в отношении гроба и даже тела умершего. В Грязовецком у. Вологодской губ. рассказывали о сыне колдуна, который, вырубив осиновый кол, избил им своего «ходячего» отца-покойника и прогнал его до самой могилы, которую закрестил осиновым же крестом (РКЖБН 2007/5/2: 31). В Гомельском у., чтобы спастись от «ходячего» покойника, надо было в лунную ночь на могиле прибить к земле осиновым колом тень своей левой ноги или откопать покойника и воткнуть в него осиновый кол (Pietkiewicz 1938: 183). На юго-востоке Польши могилу разрывали, голову покойника отрубали и клали ему между ног, а также пробивали сердце покойника осиновым колом, а иногда пробивали ему также и горло, чтобы душа его не блуждала по свету и не беспокоила живых (Fischer 1937: 73). На Карпатах упырям осиновыми колышками пробивали глаза (Демян 1927: 170).

Упоминания о подобных ритуалах проникли в эпический и магический фольклор. В печорской былине «Данило Борисович» Данилко, трижды воскресавший, пугавший и преследовавший своих товарищей, был остановлен осиновым колом, который воткнули ему в сердце: «“Да не дёржит меня да мать сыра земля, / Тольки дёржит меня да нонь осинов кол!..” / Подъежжали-то робята, добры молодцы, / Положили-то Данилку внич на землю всё, / Находили-то они тогда осинов кол, / Как колотят-то они да проти серьча тут / — Да осталса тут Данилко сын Денисьевич» (Свод рус. фольклора 2, № 266). В Симбирской губ., перезахоронив утопленника за пределами кладбища (чтобы остановить засуху) и воткнув в могилу осиновый кол, над нею читали соответствующий заговор: «Беру я, раб Божий, от дупла осинова ветвь сучнистую… воткну еретику в чрево поганое, в его сердце окаянное» (Майков 1992, № 360).

Профилактические и апотропеические ритуалы над телом и могилой «ходячего» покойника сочетались с освящением могилы и потому совершались иногда либо самим священником, либо под его руководством: «В нас кажуть, шо як вин чорта знае и як вин писля смэрти ходыть в дом, то йому пип идэ, якось высвячуе и забывае восового килка, шоб вин нэ вставав» (ПА, Забужье Волынской обл.). По свидетельству из Тульской губ., раскопав могилу покойницы, беспокоившей живых, и обнаружив ее лежавшей лицом вниз, местный священник велел забить ей в спину осиновый кол (Колчин 1899: 42).

Определенные меры предпринимались и для защиты дома, котором жила семья «ходячего» покойника, — по его наружным или внутренним углам в землю втыкали осиновые колья: «А сам Иуда повесиўся на осине, вон осина тресеца. Осину, знаете, хорошо, ек покойник, мрэць, ходит, лекае, хорошо кругом хаты поўбивать колки» (ПА, Заболотье Брестской обл.); «Было так, напрыклад. Ўмер дiдо чи баба: — Йой, я не можу спати, фурт [постоянно] ми стойит в двери. А тота: — Йди, урубай сiм прутоў осиковых, постав у хыжу, в куткы и нихто до тебе не прийде» (КА, Грушево Закарпатской обл.); подпирали осиной дверь: «Осину клали, коли умре. У двери клали, шоб не йшла ся нечиста сила» (КА, там же); делали кресты из осиновых стволов и втыкали их по периметру дома (Корепова и др. 2007, № 814, Нижегородская обл.) и т.д.

В календарных, хозяйственных и окказиональных обрядах осина также использовалась почти исключительно как оберег — в основном от ведьм и колдунов, в том числе в периоды «активизации» их деятельности: в летний Иванов день, Юрьев день, другие праздники. Объектами обережных ритуалов были скотина, домашняя птица, пасека и пчелы, поля и зерновые культуры, огород и мн. др.

Скотина. В Тверском крае в Петров день осиновым колом подпирали дверь хлева, чтобы колдун не проник внутрь (Традиционные обряды 1985: 75); когда вывозили навоз в поле, корову запирали в хлеву и тоже подпирали дверь осиновым колом, чтобы вместе с навозом из дома не ушло молоко (Лебедева 1997: 47, Новгородская губ.). Корове к хвосту привязывали кусочек осинового дерева, чтобы «босоркани» не могли подступиться к ней (Федоркiв 1929: 117, Карпаты). При покупке новой коровы или лошади их переводили через положенное в воротах осиновое полено, чтобы животное не тосковало по старому хозяину (Завойко 1914: 123, Владимирская губ.). При первом выгоне скота вбивали в землю во дворе и на перекрестках осиновые колья, чтобы коровы держались дома и не отбивались от стада (Вятский фольклор 1995, № 77), а также клали осину на пороге хлева, чтобы корова перешагивала через нее и «шоб до её нич’о нэ прыставало» (ПА, Онисковичи Брестской обл.). Стремясь предотвратить падеж скота, в то место, где хоронили павшую скотину, втыкали осиновый кол (ПА, Стодоличи Гомельской обл.), а чтобы обезопасить от падежа домашнюю птицу, околевшую курицу вешали на осину вблизи курятника (Бондаренко 1890: 115, Тамбовская губ.). Чтобы домовой «конив не гоныв», в Харьковской губ. на Троицу перед конюшней втыкали стволы осинки (Харьковской сб. 1894/8: 114).

Пчелы. При нападении чужих пчел на ульи пасечник выстругивал три осиновых кола и, перекрестившись, втыкал их в землю посреди пасеки, а потом, положив на них сверху веник, говорил: «Садитесь, чужие пчелы, на осиновые колы и на веник и отсюда не отходите» (Некрылова 1991: 161). На Витебщине, чтобы чужие пчелы не нападали на улей и не отнимали мед, ловили чужую пчелу и клали ее под осиновый кол (Никифоровский 1897: 204).

Поле и урожай. Массовым магическим ритуалом с использованием осины было уничтожение завитки или залома. Завитку нельзя было трогать руками, поэтому от нее избавлялись иначе: колдун или знахарь вырывал завитку из земли с помощью осиновых палок, пробивал ее осиновым колом, огораживал его осиновыми веточками и наконец сжигал на осиновом огне: «…дед пойшов ў лес и зломав осику и позатыкав уныз вершками ўкруг заломки и запалыв» (ПА, Боровое Ровенской обл.). Часто знахарь вырывал скрученные колосья из земли расщепом осиновой палки (Federowski 1897/1, № 1344, Гродненская губ.; РКЖБН 2006/3: 263, Калужская губ.). На Украине, взяв осиновый кол и сухую бересту, колдун сжигал завитку и говорил: «Не я тебе палю, а осыковый кiй (в) пустоi ямы берест палыть… Як на осыцi Юда вiшався, так сей вiдьмач або вiдьма щоб вiшалысь без перестанi» (Чубинский 1872/1/1: 85). На Смоленщине, желая избавиться от залома во ржи, хозяин ломал верхушку осины и должен был этим суком разворошить залом в поле, произнеся при этом заговор-проклятие: «...Как на восине лисьцья вянуць, так пусь у злодзея руки, ноги отсохнуць; как на восине птицам гнезд не виць, так злодзею ў дому не жиць; и как тый восине на корню не устояць, так злодзею со посьцели не ўстаць». После этого осиновый сук надо было бросить на землю и растоптать его ногами, после чего злодей непременно умер бы (Шейн 1893/2: 530–531). В этом свидетельстве осина предстает как бы в двух ипостасях: с одной стороны, как типичный оберег, с помощью которого ликвидируется залом, а с другой — как воплощение зла и злодея, которых тем самым уничтожают.

Огород. От кротов, разрывающих землю на огороде, а также от порчи и всякого сглаза по углам огорода втыкали осиновые ветки (ПА, Сварынь, Олтуш Брестской обл.; Vykoukal 1901: 134, Чехия). В рукописных источниках сообщается о практике зачерчивать огород острием осинового ствола: «Коли червь в огороде капусту бьет, и ты возми соли в плат на руку, а в другую руку возми древце осиновое, кое востро концем, и тем концем на землю и об(в)оди трою круг огорода, и черти тем древцем вострым концем, чтоб черта знать была, что путь, и так в третие: на то место прийдеш, с коего пойдешь, и ты с того места немного повыведи путь, да и утни то древо в землю гаразно, чтоб стояло» (Топорков 2010: 484, № 3, XVIII в.).

Cело, двор, дом. При начале эпидемии холеры в белорусском Полесье и в Польше по четырем углам деревни, а также на полях устанавливали небольшие осиновые кресты (Kolberg 52: 438; Fischer 1937: 74). При строительстве и на новоселье в основание фундамента по углам дома втыкали четыре осиновых колышка (ПА, Чудель Ровенской обл.). Если при строительстве дома из какой-нибудь балки или доски выпадал сучок, образовавшееся отверстие забивали осиновым колышком (Siarkowski 1885: 41, Пиньчув, Келецкое воев.). В ночь на Ивана осину ставили у дверей дома или подпирали их осиновым колом (НТКПО 2002/2: 185, Псковская обл.). Найдя во дворе подброшенное недругом яйцо, его поднимали с помощью осиновых палок и сжигали за пределами двора на осиновом огне (ПА, Олтуш Брестской обл.).

Разное (любовная и охотничья магия, наказание вора, уничтожение змей). Чтобы «отворожить сердце», т.е. избавить девушку от сильного чувства, следовало положить ей в карман глиняное кольцо и ударить ее осиновым прутом по плечу (БВКЗ 1993: 136, Владимирская губ.). Напротив, чтобы разжечь сердце парня, девушки в окр. Кельц во время осенних посиделок обвязывали паклей осиновые прутики и ставили их у устья печи: верили, что та девушка, чья палочка загорится первой, завоюет сердце понравившегося ей парня (ZWAK 1878/2: 224). В Орловской губ. в оставленный вором след втыкали осиновый кол и караулили его у следа: считалось, что если в течение 12 ночей вор не придет вытащить кол, то умрет (Тенишев 1907: 156, Орловская губ.).

Разнообразными были приемы охотничьей магии. Если ружье переставало стрелять или бить в цель, то его мыли в отваре коры молодой осины (Pietkiewicz 1938: 224, Гомельский у.). Другой способ заключался в том, чтобы впустить живого ужа в дуло ружья, а потом с расстояния в 33 шага выстрелить из него в осину (Federowski 1897/1, № 1940, Гродненская губ.).

Осина применялась в магии уничтожения змей, живучесть которых заставляла прибегать к столь эксцентрическим способам. Известна практика и соотносящийся с ней фольклорный мотив вешать на осину убитую змею, чтобы она не ожила и не укусила человека (Даль 1984/2: 346, 353). Белорусы Гродненщины, убив ужа, защепляли его в осиновое поленце с той же целью (Federowski 1897/1, № 1321). Мотивы, отвечающие этим представлениям, встречаем в эпическом фольклоре. В былине «Добрыня и Змей Горыныч» Добрыня, победив Змея, «повесил на осину на кляплую <наклонившуюся, кривую>: сушися ты, змей Горынчишша, на той-та на осине на кляплыя» (Сборник Кирши Данилова 1977: 184). Ср. те же действия в отношении других хтонических персонажей: в русской богатырской сказке богатыри засовывают под вывороченную осину Бабу-Ягу (Соколовы 1915: 143); в русской легенде «Солдат и Смерть» солдат прячет Смерть в сумку, которую вешает на осину, после чего люди перестают умирать (Афанасьев 1990: 108).

Осина в народной демонологии. В сюжетах мифологической прозы осина развивает свой апотропеический потенциал и выступает в функции инструмента распознавания и разоблачения демонов. Чтобы вернуть подмененного ребенка или раскрыть его демоническую природу, надо было положить его на осиновые ветки или под осиновое корыто и сильно побить, после чего демоны заберут своего и вернут матери ее ребенка. В русских быличках в этом сюжете чаще всего речь идет об осиновом корыте. Женщина, родив ребенка и отправившись в баню, ненадолго оставила его без присмотра; когда она вернулась, обнаружила, что он стал совсем другим; чтобы вернуть свое дитя, «они осиновое корыто сделали, сверху им ребенка накрыли и рубили до трех раз. Через день помер. Стало быть, ребенок подмененный был. А раз подмененный, то не жилец…» (Черных 2004: 44, Пермский кр.; см. также: Власова 2015: 547, № 6, Нерчинский окр.). В другой быличке говорится о том, что, ударив по корыту, под которое положили «подменыша», родители обнаружили, что под ним ничего не было, и стало ясно, что ребенок был ненастоящим (Новгородские былины 1978: 240; быличка, записанная в Пермской обл.). То же следует и из костромских быличек, согласно которым разрубание корыта или полена над ребенком приводит к исчезновению «подменыша» (Денисова 1995: 40). В ритуалах распознавания используется и осиновый клинышек, которым раскалывают фальшивого ребенка, после чего обнаруживается, что он на самом деле просто деревяшка (Корепова и др. 2007, №863, Нижегородская обл.). Согласно редким польским поверьям, «подменыша» следовало пороть небольшими осиновыми палками (Marczewska 2002: 184).

Осина, точнее с деланные из нее предметы, использовалась в ритуалах распознавания ведьмы. Наиболее популярны были следующие практики:

— Высматривание ведьмы сквозь отверстие в ритуальном предмете. Чаще всего из осиновых веток сплетали «борону» или огромную корзину, причем за один день; ночью, усевшись под ней в хлеву или другом месте, «караулили» ведьму, и, когда она появлялась, распознавали ее сквозь осиновые прутья, но сами при этом оставались неуязвимыми (Романов 1912/8: 208). К бороне могла добавляться осиновая труба: «Каб убачыць ведзьму, трэба зрабіць наступнае: цягам ночы на пярэдадні купальнага Івана трэба зрабіць з асіны барану, а таксама асінавую трубу. Раніцай, калі выганяюць скаціну ў поле, вынесці барану і паставіць у канцы сяла насупраць статка, які ідзе на пашу. Затым неабходна знайсці старую шапку, прарваць на ёй верх, надзець на трубу, а апошнюю ўставіць у вочка бараны [в отверстие в бороне] і навесці на статак [скотину]. Тады можна пабачыць, як ведзьма едзе вярхом на карове і трымаецца зубамі за рогі» (Беларускi фальклор 2014/1: 297, Гомельская обл., зап. 1930-х гг.). На Тернопольщине в канун Юрьева дня делали из осины «лесенки» и прятались за ними в хлеву, карауля через просветы между «ступеньками» ведьму, чтобы отогнать ее от скотины (Gustawicz 1882: 281, Гусятин).

— Разведение огня из осиновых веток: из осиновых веток, дров, колышков из чужого забора разводили огонь, кипятили на этом огне тряпочку, через которую обычно процеживали молоко после дойки («цедилку»); когда вода закипала, ведьма или колдун, отбиравшие молоко у чужих коров, начинали испытывать боли в животе и прибегали в дом, прося не жечь их огнем и обещая никогда впредь не вредить хозяевам (Federowski 1897/1: 266, Гродненская губ.; Никифоровский 1897: 261, Витебская губ.; Романов 1912/8: 292, Могилевская губ.). Поляки Ропчицкого пов. (Подкарпатское воев.) со дня св. Люции до Сочельника бросали осиновые щепки на крышу дома, а в Сочельник сжигали их, предварительно повесив в печной трубе тряпочку (цедилку?) с воткнутыми в нее иголками; считалось, что женщина, первой после этого пришедшая в дом, и есть ведьма (Gustawicz 1882: 282). Эта практика находит соответствие в следующем запрете: когда в дом приходит ведьма, нельзя топить печь осиновыми дровами, чтобы ее не рассердить (Малинка 1902: 243, Черниговская губ.).

— Использование осинового кола. Витебская быличка рассказывает о том, как знахарка, которую позвали в хлев, чтобы вылечить испорченную корову, увидела там большую жабу и велела воткнуть в нее осиновый кол, после чего из этого кола потекло молоко. «А бабе той <ведьме, превратившейся в жабу. — Т.А.> плоха стала — павiсла на плату, стагнала — гэтак ёй было плоха. Тады яна стала крычаць: “Iшчыце дзе кол асiнавы загнаны”. Каб той кол выдралi» (Проза Падзвiння 2 011, № 8 05). В Житомирском у., если у коровы пропадало молоко, рекомендовали вытесывать на пороге осиновые колышки до тех пор, пока навредившая корове ведьма не прибежит и не попросит этого не делать, т.к. будет испытывать сильные боли (Погребальные обряды 1860: 148, № 30).

В контексте сказанного кажется уместным обратить внимание на то, что осина не только разоблачает подмену и позволяет увидеть истинный облик людей и предметов, но также способствует обнаружению и возвращению пропавших. По свидетельству из Костромской обл., когда человек или скотина терялись, надо было на первую попавшуюся осину намотать ниток и сказать: «Осина, осина, открой всю Россию; жива, так найдись, мертва — покажись» (Денисова 1995: 36). В Заонежье говорили, что зáклятого человека (попавшего во власть нечистой силы или прóклятого родственниками), унесенного далеко от жилья, отделял от дома осиновый лист, и потому вернуть такого человека можно было посредством чар над осиновым листом (Рыбников 1864/3: 8). Сербы на Млаве верили, что с помощью неких действий, произведенных над осиной, женщина может за одну ночь вернуть в дом мужа или любовника, находящегося далеко от дома (Jуришић 1936: 90).

Дерево (его части) как оберег от демона. Апотропеическую силу осины направляли также против ведьм, колдунов, мары/зморы, русалки, босорки и других демонов. Одни действия апотропеического характера адресовались непосредственно демонам и колдунам:

— били тень ведьмы или колдуна наотмашь осиновым колом или осиновой веткой, полагая, что так их можно убить (Харьковский сб. 1894/8: 290; Романов 1912/8: 292);

— заталкивали колдуна в расщеп осины: колдун, рассердившись на одного крестьянина, сделал его жену распутницей; за это крестьянин поймал колдуна и завел его в лес, где расщепил толстую осину и задавил в ней колдуна (РКЖБН 2008/6: 283, Вологодская губ.);

— заставляли чертей считать осиновые листья: русские старообрядцы Литвы полагали это самым страшным наказанием для чертей, поскольку листья колышутся и сосчитать их невозможно (Фольклор старообрядцев Литвы 2009/2: 294, № 524), и т.д.;

тогда как другие — защищали культурное пространство и человека от нечистой силы:

— с помощью осинового кола или палки очерчивали круг, в котором спасались от лешего и других «нечистиков» (Завойко 1914: 100, Владимирская губ.; РКЖБН 2006/3: 501, Калужская губ.);

— при строительстве хлева использовали хотя бы одно осиновое бревно: «казали, як ў хлеви есць осовое дэрэво, то тые ведьмарки, шчо молоко одбираюць, не вельми прыстануць до худобе» (ПА, Хоромск Брестской обл.);

— носили с собой осину: в украинских Карпатах «дерево осика треба с собов носити, тогды бусуркуны не будут нападати» (КА, Новоселица Закарпатской обл.), и т.д.

В народной медицине на осину могла быть перенесена любая болезнь. Это отличало осину как от плодовых деревьев (которых по возможности оберегали от любого неблагоприятного воздействия), так и от дикорастущих, но не «отягощенных» таким, как осина, количеством негативных ассоциаций. Кроме собственно «передачи», в народной медицине нашли применение и такие магические приемы, как «забивание» или «запирание» болезни осиновым колышком (соединяемое с «передачей»), а также некоторые другие. В практике заговаривания известно чтение магических текстов над осиной или ее частями (см.: Майков 1992, № 81). В народной медицине, в отличие от большинства других обрядов и сфер магии, использовались не только части дерева или предметы, из него изготовленные, но и само растущее дерево.

«Перенос» болезни на осину и «запирание» ее там осуществлялись самыми разными способами: в отверстие в стволе осины помещали пук волос и ногтей больного, его «мерку» (нить, с помощью которой измерили его рост и размах рук), дули туда и заколачивали отверстие осиновым колом; заставляли пораженных параличом людей упираться босыми ногами в осиновое полено; садились на свежесрубленный пень; касались кусочком осины больного места; согнув дерево, пролезали через образовавшееся отверстие; вешали одежду больного на осину (вост.-слав., пол., словац.). В восточнославянских заговорах болезни также отсылали на осину: «Падвею, iдзi ты ў чыстае поле. Там стаiць асiнка. Асiнкаю трасi… да ад (iмя) а дчапiся» (Замовы 1992, № 1004, Гомельская обл.); «Ты, грызь, иди в чистоё поле, там стоит осина. Ты ету осину соси и грызи!» (Разумовская 1993: 268, Новгородская обл.).

«Перенос» болезни на дерево практиковался, в частности, при лечении от зубной боли. В Подольской губ., поковыряв зуб сосновой палочкой, прокручивали отверстие в осине и втыкали в него эту палочку (Talko-Hryncewicz 1893: 356). На Вологодчине железным гвоздем обводили вокруг больного зуба, а потом вколачивали гвоздь в осину (Вологодский сб. 1885/2: 22).

Осиновым колом «забивали» одежду больного. Мерку больного (нитку) закапывали в могилу вместе с его рубашкой, воткнув в это место осиновый кол (Магницкий 1883: 112, Вятская губ.). В тяжелых случаях больного купали в реке, а затем его белье забивали в подпол в землю осиновым колом (Олонецкие губ. вед., 1885, № 75: 667, Петрозаводский у.). В первый раз увидев припадок эпилепсии, советовали с помощью осинового кола отнести рубашку больного на перекресток и там тем же колом вогнать ее в землю (Проза Падзвiння 2011, № 1054, Витебская обл.), а чаще — просто вложить срезанные во время приступа волосы больного в отверстие, проделанное на высоте роста ребенка в дверной раме, и забить его осиновым колышком (Никифоровский 1897: 42). Чтобы избавить ребенка от «варагов» — болезненного воспаления яичек, его сажали у порога на землю, вбивали осиновый колышек между ножками и трижды обливали водой (Federowski 1897/1, № 2459, Гродненская губ.).

Из других способов лечения с применением осины отметим обычай купать ребенка в отваре молодых побегов осины — при испуге (ПА, Грабово Волынской обл.) или в воде, куда были положены тридевять осиновых колышков — при грыже (Бондарь 2005: 82, Кубань); обмазывать и обмывать человека отваром из девяти верхушек осины, чтобы вывести колтун (Morawski 1884: 24, Краковское воев.), и т.д.

С помощью осины лечили целый спектр болезней (эпилепсию, грыжу, зубную боль, детскую бессонницу и др.). В этом ряду особо выделяется лихорадка, поскольку дрожь, мучающая человека во время болезни, напоминала трепетание осины (с апеллятивом осина связано белорусское название лихорадки асинавая; различные ассоциации осины со свойством трястись, дрожать отразились в названиях лихорадки: дрожуха, трясуха, трясавица и под. Лихорадку также называли горькуша (от традиционного эпитета осины горькая). Методы лечения от лихорадки с применением осины были самыми разными. Срезанные за ушами и под мышкой волосы, а также ногти с рук и ног больного закладывали в отверстие в осине, после чего дули в него и забивали отверстие осиновым колышком, чтобы лихорадка не вернулась (Gustawicz 1882: 282, окр. Катовице, юж. Польша). У восточных славян одним из самых распространенных приемов было пролезание больного (или протаскивание его самого или его одежды) через расщепленный ствол молодого деревца, реже — сажание больного на свежеспиленный пень (Народная медыцына 2007, № 808 и далее). Мораване лечились от лихорадки водкой, в которую добавляли порошок из девяти высушенных листьев, сорванных с девяти осин (Sobotka 1879: 125). Сербы при лихорадке купали больного в отваре листьев осины (Чаjкановић 1985: 122). При детских болезнях, которые также активно лечили с помощью осины, актуализировалось сходство ребенка с деревом (ребенок растет и дерево растет). На Черниговщине при детском испуге нитяную мерку, снятую с ребенка, наматывали на кончик осинового колышка и вкладывали его в отверстие в осине на высоте роста ребенка; «як дитина пiдросте хоч на макове зерно вище тiєї мiри, то уже буде одужувати [пересилит болезнь]» (Побут 1929/4–5: 10).

Аналогичным было использование осины в народной ветеринарии. При кровавом поносе у коров или если в молоке или моче коровы обнаруживали кровь, в то место, куда помочилась кровью корова, забивали осиновый кол (ПА, Чудель Ровенской обл.; Fischer 1937: 74). В этом же случае на Кубани молоко процеживали через так называемое осиновое ситечко — отверстие, образовавшееся в ветке осины, когда из нее выпал сучок (Бондарь 2005: 82). На огне из осины готовили особые отвары, которыми лечили овец и свиней (Никифоровский 1897: 182; Fischer 1937: 74; Marczewska 2002: 186). В севернорусском заговоре упоминается обвязывание больной ноги коня осиновой ветвью: «Стану по-утру… возьму я осинову вичку… Из-под левой ноги, из-под правого копыта обложу и обвяжу — кругом обнесу, чтобы был по-старому по-прежнему чище и лучше, чтобы более не чула <так!>, куда бы ни поехали» (Ефименко 1878: 177, Архангельская губ.).

Известны многочисленные вредоносные и колдовские практики, в которых применялась осина. Бóльшая их часть может быть сведена к трем основным.

Первая — это кувыркание через осину с целью изменения облика. В Белоруссии, чтобы превратиться в волка, колдун, найдя в лесу осиновый пень, который при срубании забыли осенить крестом, цеплялся зубами за край пня и перекувыркивался через голову (Довнар-Запольский 1909: 287) или кувыркался через три, пять или семь осиновых колышков, вбитых в землю острием вверх (Никифоровский 1897: 264).

Вторая процедура — забивание осиновым колом. Колдун вбивал осиновый кол в подызбицу дома или под строящийся дом, наводя порчу на домочадцев (Логинов 1993: 81). Чехи и мораване, чтобы лишить охотника удачи, брали три волоска с убитого им зверя, клали в отверстие в осине и забивали осиновым колышком; после этого охотник уже не сможет никого убить, так как руки у него будут трястись, как осина (Košťál 1902: 297).

И, наконец, третья практика — заламывание осины. В белорусском Полесье существовал обычай заламывать ветку осины с целью символического преграждения пути себе или другим. Человек, крупно поссорившийся с соседом, или работник, стремящийся расстаться с хозяином, — все они заламывали вблизи дороги ветку осины (Pietkiewicz 1938: 48–49), произнося, например, такие слова: «Уцяку дый асинкаю заламлю дарогу», означавшие, что человек никогда не вернется в эти места (Moszyński 1929: 163). Юноша, задумавший навсегда покинуть родные места, заламывал осину и говорил: «“Я сюды не вернуса. Я луччэ осиною заломлю этыи Стодоличы”, — и раз так ўо заломиць [жест]» (ПА, Стодоличи Гомельской обл.). К заламыванию осины прибегали также и в апотропеических целях. В белорусско-полесском обряде «проводов русалки» в конце троицкой недели девушки пели: «Правяду русалку, правяду, да й асiнкаю заламлю, каб тая русалка не хадзiла, майго жыцейка не ламiла» (Веснавыя песнi 1989, № 284), тем самым выпроваживая русалок и закрывая им возможность возвращения до следующей Троицы.

Кроме того, осина довольно часто упоминается в магических текстах, направленных на то, чтобы навредить человеку и его делу, нарушить душевный покой и наслать негативные эмоции, см. в заговоре на разлучение влюбленных: «У озера распроклятое дерево осина. На этом дереве сидит черт с чертовкой, бьются, дерутся, чарапаются в кровь… Так имяреки бились бы, дрались бы да чарапались бы в кровь» (Дмитриева 1993: 58, Архангельская обл.) и в присушке, где молодец, стоя у осины, призывает ветры отнести тоску в сердце девушки: «На той крутой горе стоит проклятое дерево — горькая осина. Пойду я к проклятому дереву — к горькой осине… крикну по-богатырски: все 12 ветров… внесите эту тоску… в рабу божию и.р. …» (Гладких 1915: 114, Пермская губ.).

Как уже было замечено, в обрядах и магии традиционно используется не столько растущее дерево осина, сколько ее части, а также специально сделанные из осины ритуальные предметы и произведенные с ее помощью субстанции (огонь, разведенный из осиновых веток, отвар из веток осины). Функции этих предметов и субстанций в разных обрядах и сферах магии, а главное — совершаемые с их помощью действия практически идентичны, что, как нам кажется, позволяет говорить о них как об универсальном магическом инструментарии. Подводя итог рассмотрению функций осины в ритуалах и магии, суммируем эти наблюдения.

Осиновый кол как останавливающий инструмент выполнял такие функции, как нейтрализация порчи, предотвращение выхода «нечистого» покойника из могилы, прерывание болезни и ряд др. Во Владимирский губ. при первом выгоне скота хозяин забивал в землю осиновый кол около ворот или посредине двора — возможно, имея в виду сохранение скотины в том виде, в каком он выпускал ее в поле (Зеленин 1991: 89). Осиновый кол помогал остановить последствия действий незадачливых «колдунов»: брестская быличка рассказывает о человеке, который подсмотрел, как ведьма доит чужое молоко с вожжей, и подслушал, что она при этом говорит, а затем изменил формулу заклятия на «а всэ мнэ», принес вожжи домой и в итоге не смог остановить поток молока, льющийся из того места, куда он повесил вожжи; старики посоветовали ему: «Осоваго клиночка забий у то месце, не будэ текчы» (ПА, Оброво Брестской обл.).

Осиновый кол использовался также как основной элемент традиционного пугала, с помощью которого хозяева обозначали границы «своего», культурного, пространства, стремясь тем самым сохранить status quo и как бы застолбить благополучие, состояние дел на текущий момент. На Гомельщине, оберегая корову от порчи и несчастий, втыкали во дворе вверх корнями молодую однолетнюю осинку, а сверху на нее надевали лапоть (ПА, Тонеж.).

Останавливающее значение имели и некоторые лечебные процедуры, смысл которых заключался в том, чтобы прервать болезнь, заключив ее в некое отверстие, закрытое осиновым колышком. При недержании мочи у ребенка его заставляли помочиться в ямку на перекрестке, которую затыкали осиновым колышком (Бондарь 2005: 82, Кубань).

Как мы показали выше, втыкание осинового кола в могилу или в тело покойника также имело останавливающее значение и призвано было помешать ему «выходить» из могилы и причинять вред живым, о чем иногда прямо говорится в комментариях к этой магической практике: «Кто ў ночи ходиць, як умрэ, то и забиваюць осиновым колком ў гроб, шоб не ўлазил з того свиету» (ПА, Замошье Гомельской обл.).

Сам же по себе осиновый кол ассоциировался в фольклорных и магических контекстах со значением «острый / калечить». Например, в гуцульских заговорах, направленных на охрану скотины, присутствует образ непроходимой преграды, частью которой являются осиновые колья: «Коло нашого двора камньина гора, осиковий кiл, огньина вода, шо лихьи иде, на гору сї ўбє, на кiл сї пробє, ў рiцї згорит» (Онищук 1909: 79); «…Michajiła… Archajiła… wse dobro do nas prypuskaje, a złe wse stynaje, na wohn’inu riku k’ydaje. Na wohn’inij ric’i wse puste zgoriło, osowe ki’li sercem sy zbyło, nas ny dostupyło» [Михаил Архангел все хорошее к нам пропускает, а зло все ссекает/срубает, в огненную реку кидает. На огненной реке все пустое сгорело, осиновыми кольями сердце пробилось, к нам не подступило] (Lud 1937/35(15): 146). Ср. обычай помещать над воротами хлева и двора осиновую рогатку («вилку») (Пухова 2009, № 189, Воронежская обл.).

В магии, как мы видели, широко использовали предметы с отверстиями, образованными с помощью осины или в ней самой (доска с выпавшим сучком, осиновая трубка и т.д.). Укажем также на осиновую «борону», под которой караулили ведьм (см. выше). На Украине с ее помощью «выводили» особого щенка-ярчука, который был неуязвим для ведьмы и потому служил защитником от нее. Для этого мартовского щенка сажали в уличный погреб, а в дверях погреба ставили осиновую борону с семью или девятью зубьями, к которой должна была прийти ведьма: она будет считать зубья всю ночь, каждый раз доходя только до четного числа и начиная опять с начала (Ястребов 1894: 9; Погребальные обряды 1860: 148, № 30, Житомирский у.).

Обращает на себя внимание и такой специфический магический «инструмент», как расщеп осины, в котором, как правило, кого-то или что-то оставляли. Помещение в расщепленный ствол и ветку осины колдуна, змеи, завитки и т.д. было специфической формой наказания-казни виновного: колдун погибнет или потеряет силу, змея не сможет ожить, завитка будет уничтожена и т.д. Одновременно подобный расщеп использовался и в целях восстановления утраченного благополучия, поэтому через это отверстие продевали часть украденной вещи (надеясь, что вор вернет украденное); на Русском Севере, если у коровы пропадало молоко, ее доили через расщепленный ствол молодой осинки (Мазалова 1995: 81), и т.д.

Использовались в магии также изготавливаемые из осины ритуальные предметы, которые могли иметь вполне прикладное значение. К ним относятся, в частности, барабанки (деревянные доски, к которым привязывали веревку и надевали на шею; по доске били специальными палочками, подавая сигналы скотине); на Русском Севере пастухи изготавливали барабанки в том числе из осины. Для этого выбирали осину, выросшую в густых зарослях на болоте; делали эти барабанки ночью, при свете костра, сложенного из осиновых дров. Считалось, что использование прóклятого дерева скрепит договор пастуха с лешим (Финченко 1992: 88).

Отметим также огонь из осиновых дров или веток, функционирующий и как колдовское, и как апотропеическое средство. Ведьма собирала росу на чужом поле, кипятила ее на осиновом огне и полученной мазью покрывала свое тело, благодаря чему обретала способность летать на шабаш на Лысую гору (Federowski 1897/1, № 252, Гродненская губ.). С другой же стороны, как мы показали, огонь из осиновых веток был основным способом уничтожения завитки. К магическому инструментарию можно отнести и «живой» огонь, который болгары получали путем трения друг о друга веточек осины и липы (Странджа 1996: 235), а поляки — из осины и сосны или двух кусков осины (Marczewska 2002: 186).

Помимо специальных предметов, сделанных из осины, в обрядах и магии широко используют части осины — пни, ветки, палки, кору, ее сок и т.д. В быличке из Харьковской губ. упоминается о том, что для того, чтобы попасть на шабаш, нужно было намазаться осиновой корою под мышками, перекувырнуться через натянутые веревки и, превратившись в сороку, полететь на шабаш (Иванов 1991: 445).

В этой связи особое внимание хотелось бы обратить на троицкую зелень. Дело в том, что, в отличие от большей части восточнославянской традиции, на Украине, в некоторых южнорусских регионах и на Кубани осиновые ветви и даже стволы молодых деревьев входили в состав троицкой зелени, которой украшали дома и хозяйственные постройки, хранили в течение года и впоследствии применяли в различных магических ритуалах. Саратовские украинцы рассказывали, что Иуда повесился на осине, поэтому она якобы обладает способностью отгонять нечистую силу; в связи с этим осину старались сажать у дома, ибо «она всех чертей прогоняет», а в качестве троицкой зелени ее помещали на печную трубу, чтобы она закрывала вход в дом (Антонов 2013: 50). По наблюдениям М. Максимовича, клечанье из осины на Украине ставили на воротах и углах скотного двора, чтобы эта зелень оберегала коров и телят от ведьмы (Максимович 1877: 211). Троицкие осинки сохраняли свое значение в течение года, как и другая обрядовая зелень. Донские казаки из них впоследствии делали колышек, который забивали в рог коровы-первотелки в качестве оберега (Власкина 2011: 382; то же у украинцев Воронежской губ., Дикарев 1905: 184). Верили, что от ведьмы можно отбиться палкой, сделанной из клечальной осыкы (Харьковский сб. 1894/8: 290). На Кубани осиновые ветви на Троицу в дом не вносили, но обязательно вешали на воротах двора и на калитку, полагая, что осина «имеет большую силу против колдунов», а впоследствии втыкали их в крышу для защиты от грозы (Бондарь 2005: 80–81). Там же кусочки троицкой осины замазывали в угол дома при его строительстве, чтобы предотвратить сырость; иногда для этого использовали свежие ветки, которые приносили в строящийся дом со словами: «осина, высуши мне хату» (Там же: 81).

Запреты. Регламентирование бытового и ритуального применения, актуальное для культурного функционирования любого дерева или кустарника, в случае осины приобретает особое значение в силу глубокой мотивированности запретов, которые апеллируют к авторитетным легендарным сюжетам (см. ниже). Суммируем основные запреты.

Запреты, ограничивающие нахождение осины вблизи дома и человека. Осину не сажали у дома, т.к. посадивший ее сам на ней и повесится (ПА, Радчицк Брестской обл.) или посадившего и домочадцев будет трясти лихорадка (ПА, Нобель Ровенской обл.); не использовали при строительстве, старались не вносить в дом, не жгли в очаге (Вукмановић 2001: 170, сербы в Косово). См. свидетельства о подобных запретах, ограничивающих контакты с осиной в быту и мотивированных либо повешением на ней Иуды, либо использованием осины в крестных муках Христа:

— «Осыну нэ садять коло хаты, оса полизла на гнути <под ногти> Исусови и Бог ее проклял» (ПА, Радеж Брестской обл.); «Каюць, як Суса Христа роспинали, то ёму колочки робили з того осового дерева. Его не садяць, колись и на дрова не брали. И як хату робяць, тоже не беруць» (ПА, Боровое Ровенской обл.); «Осику не мож держати коло хаты, бо жыды тым били Христа» (КА, Пилипец Закарпатской обл.); «Тильки нэ украшалы осыной [дома на Троицу], бо жыд на йий повисыўся, тому вона дрожыть» (ПА, Онисковичи Брестской обл.); «З осины нельзя хaту робить, а хто ж ее возле дома сажaе…» (ПА, Махновичи Гомельской обл.); «Распроклятая осина. Осину — дерево считают плохое. Никогда не подходи к осине — оно от Господа далеко» (ПА, Тихманьга Архангельской обл.).

Запреты использовать осину в хозяйстве, чтобы не навредить скотине. «А сам Иуда повесиўся на осине, вон осина тресеца. Старики не давалы вырезывати такую палку гнать скотину — осовую» (ПА, Заболотье Брестской обл.). На осине повесился Иуда, который Христа предал, и говорят, что, если из осины что-нибудь построить в хозяйстве, скотина вестись не будет (Проза Падзвiння 2011, № 60).

Запрет находиться под осиной в грозу, получивший традиционное объяснение: под осиной пребывают нечистые духи, которых преследует Бог (об этом запрете см.: Siarkowski 1883: 118, Польша; Белова, Кабакова 2014: 405, Архангельская обл.). В Полесье верили, что «Бог не любить осины, бо он <Иуда> вешался на осине. Под осиной не можно <прятаться в грозу>, Бог бье осину — нечистую силу выгнать» (ПА, Махновичи Гомельской обл.); «Моя мама казала, шо не моно осину садиць коло хаты, бо як летом бывает гром, то вин ее ишче» (ПА, Боровое Ровенской обл.). Витебская быличка рассказывает: однажды люди положили осиновые ветки под стог (чтобы предохранить сено от влаги), и, когда складывали сено, стог сожгла молния: «Асiну ня можна к ласцi — спалiць пярун с тог» (Проза Падзвiння 2011, № 1311).

Наиболее выразительными являются не конкретные запреты, а скорее общее настороженное отношение к этому дереву, явное нежелание иметь с ним дело, за исключением случаев крайней необходимости, а также полное выведение осины за рамки сакральной сферы. Показательно, что осина, кажется, никогда не фигурирует в качестве культового дерева, вокруг которого совершаются какие-нибудь сакральные обряды, не говоря уже о более частных случаях, таких, например, как запрет делать из древесины осины рамы и киоты для икон (Магницкий 1883: 47, Вятская губ.).

Мифопоэтический образ: символика и ассоциации. В разных сферах обрядности и магии, в мифологических верованиях и фольклоре осина последовательно связывается с комплексом отрицательных значений. Спектр этих значений — касающихся мест, где растет осина, качеств и свойств предметов, сделанных из осины, а также душевных состояний и событий, относящихся к человеку, с которыми осина ассоциируется и сополагается в одном контексте, — очень широк.

Место и время. В верованиях и мифологических рассказах сама осина и место, где она растет, — нехорошее. По ярославскому верованию, возле осины живет дьявол, который искушает человека повеситься на ней подобно Иуде: «…потому как это дерево Бог назначил для удавления Иуды, и потому оно проклято самим Богом; со времени удавления Иуды враг рода человеческого постоянно живет около осины и искушает грешника повеситься именно на ней, оттого удавленники все больше и вешаются на осине, под осиной в лесу всего больше и разные преступления совершаются» (РКЖБН 2006/2: 301, Ярославская губ.; ср.: РКЖБН 2006/3: 251, Калужская губ.). Донская быличка рассказывает, как молодая женщина, насильно выданная замуж за нелюбимого, встречает своего прежнего возлюбленного и решает уйти с ним от мужа. Они сговариваются встретиться в лесу, но он немного опаздывает, и женщина, подозревая его в обмане, в отчаянии вешается на растущей там осине, после чего это место становится нечистым: «…факт тот, что соседи, кто ль бо там не ходил — и коло осины той, все говорили, привиждаетца. То пляшуть, то плачуть, то песни поють! От она долго стояла, она нядавно уничтожилась. В общем, яё свярнуло ветром, она старая стала. Ветром свярнуло, и от яё таперь уже и сучков нет! А то все говорили, что там что-то чудилось» (Власова 2001: 137).

Как и другие деревья и кустарники, осина считается местом пребывания чертей и других демонов, которые, собственно, и раскачивают ее. Верили, что там, где в изобилии растет осина, «вьются» или «гуляют» черти (ПА, Рясно Житомирской обл.), см. белорусские выражения типа осына чорта носыла (ПА, Онисковичи Брестской обл.); осыну чорт колышыть (ПА, Одрижин Брестской обл.), чэрци на ёй колышуцца (ПА, Гортоль Брестской обл.). Сидящая на осиновом пне женщина оказывается лешачихой, которая указывает хозяйке, где ее заблудившиеся коровы (Криничная 2011, № 49, Вологодская обл.); русалки появляются на троицкой неделе, в том числе в таких местах, где растет много осин (Зеленин 1995: 168, Харьковская губ.); дорога, по которой леший заманивает к себе путников, устлана стволами осины (Криничная 2011: 7, Рус. Север). Чтобы вызвать лешего или черта, пастух садится в лесу на осиновый пень (Перетц 1894: 7) или отрубает от осины три чурки, аукая при этом лешего (РДС 1995: 318, Новгородская губ.).

В мифологических рассказах осина — также и место, где часто пугает и мерещится. В быличках популярен сюжет о музыканте, который поздно вечером отправился в соседнее село играть на свадьбе, а в итоге оказался сидящим на осине или под ней. Мельник-колдун, пожелавший отомстить мальчику за безобидную шалость, забросил его на осину; мальчику мерещилось, что он ел пряники и конфеты, а на деле он всего лишь перебирал руками осиновые листья (ПА, Замошье Гомельской обл.).

Локус вокруг осины ассоциируется со смертью и бесплодием. В вятской подблюдной песне смерть — это старуха, сидящая под осиной: «Сидит старушка под осиной, она грозит хворостиной» (Вятский фольклор 1995: 51), см. в хороводной песне: «Што под горькой под осиной, там травушка не растет, / Травушка не растет, цветики завяли» (Киреевский 1929/2/2, № 2218, Орловская губ.). Пространство, в котором растут осины, характеризуется низким человеческим потенциалом. В польской песне соседское село за лесом, где растут одни осины, критикуют за то, что там нет достойных девушек: «Z tamtaj strony lasa same osiczyny: / nie ma w całem siole poczciwej dziewczyny» [С той стороны леса одни осины: нет в целом селе ни одной честной/хорошей дивчины] (Grajnert 1863/8, №221).

Осина, хотя и редко, соотносится с «плохим» временем: белорусы-полешуки считали, что из осины нельзя ничего делать, кроме особых бирок (деревянных календарей), на которых зарубками обозначались самые несчастливые и лихие дни года; делать же такие бирки из другого дерева было грешно (Pietkiewicz 1938: 41).

Материальный мир и его элементы, изготовленные из осины или с ее участием, получают негативную оценку по причине их низкого качества. Осину, например, не использовали в качестве дров и не брали даже на растопку: «Осина — не горит без керосина» (Запорожец 2003: 39, Оренбургская обл.), см. украинскую паремию «Козячий кожух, осиковi дрова — готова бiда» (Номис 1993, № 8110). В русских свадебных причитаниях осиновая утварь предназначалась сватам: «Уж как этыим злодиям-сватам большиим… / Им бы ложки положить да всё ольховыи, / И столько чашенька им класть да ведь осинова, / Им бы хлеба положить столько сухова, / И квасишку подливать им бы пряснова…» (Барсов 2: 284). В былине «Дюк Степанович» главного героя Киев поражает своей бедностью и убожеством: «Я слыхал от родителя от батюшки, / Что Киев-град очень красив, добр есть, / Ажно в Киеве да не по-нашему, / Церкви-ты у вас все деревянные, / У вас маковки на церквях всё осиновые» (цит. по: Пропп 1958: 486).

Корреляты и «партнеры». Осина связана с хтоническими персонажами, и прежде всего со змеями, а также с разного рода демонами. Существует поверье о том, что, если на осине повесить мертвую змею, она оживет и ужалит своего убийцу (Даль 1957: 930; Olejník 1966: 204). В Витебской губ. верили, что убитая змея оживает от капли осинового сока, влитого ей в рот (Никифоровский 1897: 200), ср. то же об отношении осины с демонами: в Польше рассказывали, что осиновый сок сосут зморы (Marczewska 2002: 176).

Иногда осина становилась объектом инкарнации демона, см. севернорусское поверье о том, что «икота» переходит в осину, когда состарится (Никитина 1993: 15). С этим поверьем можно сопоставить сюжет о превращении демона в осину или ее части, характерный для русских быличек (которые получили распространение на северо-востоке Европейской России и в Сибири). Былички рассказывают о колдунах, ведьмах и «подменышах», которые находят себе временное пристанище в виде осинового полена и чурбака. Вятская быличка повествует об умершем колдуне, который вышел из могилы и преследовал (в том числе пытался съесть) односельчан, а при угрозе быть пойманным превратился в осиновое полено; после был распознан односельчанами и в виде полена брошен священником в могилу, где превратился обратно в колдуна (РКЖБН 2004/1: 139).

В гаданиях, сновидениях и других прогностических ритуалах, как и фольклоре вообще, осина ассоциировалась с целым рядом негативных событий, состояний и эмоций, имеющих отношение к человеку. Так, на Украине, где, как мы уже упоминали, на Троицу дома украшали в том числе и осиновыми ветками, по этим троицким осинкам примечали: если зелень осины высохла и почернела за три праздничных дня, то в семье в текущем году будет покойник (Харьковский сб. 1894/8: 114); ср. полесский обычай при болезни ребенка сажать около дома осинку-однолетку: если она погибала, верили, что ребенок выживет, и наоборот (ПА, Дубровка Гомельской обл.).

Та же символика осины как предвестницы несчастья вычитывается из народной лирики: «А как мне-то, добру молодцу, нынче не спалося, / Ныне-то мне, доброму молодцу, много грезилося… / Что крутой берег, братцы-товарищи, будто обвалился, / Уж и я-то ли, добрый молодец, будто бы скатился, / Что за горькую, за бессчастную осину схватился» (Соболевский 6, № 204, б/м); «Вы пойдемте, братовья, во зеленый сад гулять; / Уж мы срубим, братовья, все по разным жеребьям! / Уж как первый брат срубил себе калиновый; / Как второй-ет брат срубил себе малиновый; / Как Иванушка срубил горько-осиновый. / Мы пойдемте, братовья, на Дунай реку гулять; / Уж мы бросим, братовья, свои разны жеребья! / Как большой-ет брат бросил, — он ко бережку приплыл; / Как второй-ет брат бросил, — на ту сторону поплыл; / Как Иванушка бросил, — посередь моря поплыл. / Видно, Иванова беда, и записали в некрута» (Соболевский 6, № 84, Вологодская губ.).

С вечно трепещущей и не знающей покоя осиной в фольклоре символически сопоставляются такие сильные эмоции, как страх: «А как приходят силы вражии, так вы трясетесь, как листы на осине», — говорил богатырям Илья Муромец (Илья Муромец 1958: 327); злость: «Ой осико, осичино, не шуми на мене, / Ти, мiй милий, чорнобривый, не свари на мене» (Чубинский 1874/5: 529) и нек. др.

В восточнославянском фольклоре осина наделяется постоянным эпитетом «горькая», причем вне зависимости от жанра или контекста, ср., например, причитание: «Зарастуць нашы пуцi-дарожанькi частым ельнiчкам, густым бярэзнiчкам, а i горкiм асiнушкам» (ППГ: 265), лирическую песню: «Заросла моя полосонька / Чистым ельничком-березничком, / Молодым горьким осинничком!» (Соболевский 5, № 763) и заговор: «Кол(ь) горка осиновая стрела, тол(ь) бы горко было сему человеку была всякая болезнь» (Топорков 2010: 95, № 7, заговор на порчу; Олонецкая губ., XVII в.).

Формально эпитет «горькая» обязан своим появлением горькому вкусу сока и древесины осины (о легендах, рассказывающих о «происхождении» этого свойства у осины, см. ниже). Однако вероятнее, что «горькая» — это эпитет символический, который устанавливает связь между «горький» и «горе»: фольклорная традиция активно использует эту ассоциацию, умножая эмоциональный потенциал эпитета: «Во том во садочке стоят три деревца: / Первое деревцо — яблонь садовая, / Другое деревцо — груша зеленая, / А третье деревцо — горькая осина. / На той на осине кокушка кокует, / Кокушка кокует, милой мой горюет. / С которой целовался, тое он лишался, / с которой обнимался, с тою он расстался…» (Соболевский 5, № 472); «На белой березе соловейко свищет, / На сухой крушине кукушка кукует, / На горькой осине горюшко горюет» (Соболевский 5, № 544, Самарская губ.).

Связка «горький — горе» формирует в русском фольклоре широкое поле поэтических контекстов, в которых осина ассоциируется с несчастьем, бесправием, бедой, одиночеством, проклятием и метафорически сопоставляется с человеком страдающим.

— В рекрутских причитаниях рекрут сравнивается с «шатучей» осиной: «…не шатучая осина расшумелася — / Добрый молодец кручиной убивается!» (Барсов 2: 48), а жена рекрута — с «горькой» осиной: «И приминяюсь я, победная горюшица, / И я ко этой ко шатучей деревиночке, / И как ко этой ко горькой я осиночке» (Там же: 133).

— В свадебных причитаниях осина символизирует одиночество невесты на свадьбе: «Тут стоит да горька осинушка, она с лесом да не сравнялась, листьем с листьями не свивалась, тут сидит же одна девица, она кручинная да и печальная, ее головушка да не учесана, трубчата коса да не уплетена» (Подюков и др. 2004: 265, Пермский кр.). Основным же образом, буквально пронизывающим свадебную лирику, становится «горькая осина», на которую садится девичья «крáсота»: «Улетела моя волюшка, / Что-ль за синее, за морюшко, / А садилася моя волюшка, / На суху, горьку осинушку, / На прокляту деревинушку» (Певин 1894: 8), предвещая невесте несчастливое замужество: «Погляжу я, красна девица, / Погляжу на свою крáсоту, / Вкруг чего она обвилася: / Вкруг осинушки ли горькия… / Если ты обвилась, крáсота, / Вкруг осинушки ли горькия, / Мне житье-то будет горькое, / мне замужье, красной девице, / Нехорошее, печальное…» (Причитания 1960: 368). Кроме того, в свадебных причитаниях осина символизирует чужой мир жениха и его семьи: «В этом горькоем осинничку / Стоит маленька избушечка, / Небольшая фатерушечка…» (Никитина, Кукушкина 2000: 57); чуждые и неведомые православному человеку порядки: «И на стены у их иконы не случаются! / И на болото-то оны да ходя, моются, / И на покутье на лопату Богу молятся, / И ко осиновым пеньям да прилагаются!» (Барсов 2: 287).

— В необрядовой лирике «горькая осина» ассоциируется с разлукой влюбленных: «Мы свыкалися с тобой под белой березой, / Расставалися с тобой под горькой осиной» (Киреевский 1917/2/1, № 1571), а также с неравным браком: «Уж я старого в уста целовала, — / Будто горькой осины испивала» (Соболевский 2, № 384, Пермская губ.).

Проклятия. Помимо лирических жанров, образ осины широко используется в проклятиях. Обусловлено это, очевидно, представлением об осине как о прóклятом дереве. Эти короткие тексты используют разные мотивы и аспекты ее образа, отсылающие к особенностям осины, ее оценке, обрядовому применению и т.д.

— Общая соотнесенность осины с комплексом отрицательных значений, когда осина символизирует насылаемое на человека зло: укр. Нехай йому осина! (Номис 1993, № 5122), Осина би му (Хобзей и др. 2013: 443), Хай тобе осина буде в очы (ПА, Щедрогор Волынской обл.; в адрес ведьмы).

— Дрожание осины: рус. Чтоб ей век как осине трястись, да деток своих не видывать — так говорили родители о дочери, вышедшей замуж без их благословения (Православие и русская культура 1993/2: 97, Пензенская губ.), словац. Aby sa naveky triasol ako osika [Чтобы всю жизнь трясся, как осина] (Olejník 1966: 204); см. аналогично во фразеологии и паремиях: рус. трясется как осиновый лист, пол. trzęsie się jak osina, chwiać się jak osika, drży jak liść osiczyny (Nowakowska 2005: 206–207); чеш. chvěl se jako osika (Košťál 1902: 296); рус. Никто не пугает, а вся дрожит (загадка об осине).

— Повешение на осине: укр. Щоб ти на осинi повiсивсь! (Дикарев 1903: 23); бел. Штоб ты павесиўся на асини (Pietkiewicz 1938: 49).

— Забивание осинового кола, понимаемое как пожелание смерти, в том числе «плохой»: полес. Кол табе асинывый на том свете, не прими табя земля (ПА, Картушино Брянской обл.), а также тяжелой жизни: «Асина — горькая дерева, кол асинавый табе в спину — самая плашейшая и гарчейшая жызнь» (Там же). Мотивы подобных проклятий включались в состав заговорных формул: «…кто на меня, раба Божия имрека, зло подумает, осиновой кол в спину, нож в серце по всякой день, и по всякой час, и по всякое время во веки веков» (Топорков 2010: 512, рукописный заговор). Во Владимирской губ. колядники, пришедшие поздравить хозяев с Рождеством и не получившие хорошего вознаграждения, проклинали их такой колядкой: «На Новый год — осиновый гроб, кол и могилу, ободрану кобылу», что означало пожелание недоброй («не своей») смерти хозяину или кому-либо из членов его семьи (Завойко 1914: 145).

— Сжигание ведьм и колдунов на огне из осины: укр. Шоб ты згорел на осовом дереве (ПА, Боровое Ровенской обл.).

Проклятия, в которых упоминалась осина, функционировали в разных бытовых и обрядовых контекстах. В Вологодской обл. рассказывали: хозяйка сгоряча прокляла корову — в осиновую тебя вилу (расщеп, развилку), бессчастная, после того как сама по ошибке выпустила ее пастись в крапиву; корова потерялась, а когда ее наконец нашли, уже мертвой, обнаружилось, что «у ей нога-то-таки осиновой вилкой», т.е. искорежена до того, что стала похожа на расщеп осины (Рейли 2004: 402–403).

* * *
Осина на пространствах Славии. Природные свойства осины (прежде всего трепетание ветвей и листьев), ее практическая непригодность, а также тяготеющий над ней ореол проклятия, который скорее всего обязан своим происхождением апокрифическим и легендарным рассказам об участии осины в трагических событиях христианской истории, — всё это, взятое в целом, сформировало в традиционной культуре своеобразное изгойничество осины.

Такое «поражение в правах» выразилось прежде всего в комплексе запретов: осину, считавшуюся опасной для человека, предпочитали удерживать за пределами культурного пространства. Что касается ритуалов и магии, то здесь осина нашла самое широкое применение в качестве универсального магического инструмента, но использовалась она в них почти исключительно в функции оберега, а также в качестве средства распознавания демонов. Как и многие другие обереги, осина соединила в своем облике демоническое и опасное начала со способностью противостоять им (осина как место пребывания черта и как оберег от него), что, разумеется, не осталось незамеченным (Moszyński 1967: 534–535). Однако даже в функции оберега некоторые сферы, особенно уязвимые перед лицом всего опасного и нечистого (семейно-брачные отношения; обряды, связанные с детьми), оказались для нее практически полностью закрытыми.

Мифопоэтический образ осины также довольно однозначен — осина получила постоянный эпитет «горькая», ассоциирующийся с «горем», присущие ей символика и ассоциации соотносились исключительно с комплексом отрицательных значений; что же касается фольклорных жанров, в которых осина проявила себя наиболее ярко, то ими, что показательно уже само по себе, оказались прежде всего причитания и проклятия. При этом осина не имела ничего общего с «верхним» миром, а из всего разнообразия птиц в качестве своего «партнера» осина предпочла кукушку, символ и вестницу горя.

Вместе с тем необходимо еще раз напомнить о том, что такой образ осины сформировался главным образом в восточнославянской и в значительно меньшей степени — в западнославянской традициях, в то время как на остальной территории славянского этнокультурного континуума отношение к осине было по преимуществу нейтральным. Поясним это наблюдение. У всех славян осина была известна как «женский» символ. В восточнославянском фольклоре осина при этом ассоциировалась с неудачным замужеством, женским одиночеством и бесправием, а если говорить о ритуальной сфере, то, как мы уже отмечали, практически не использовалась в свадебном обряде и любовной магии. В других славянских традициях ситуация складывалась иначе. В южнославянских песнях, к примеру, к девушке-невесте обращались трепетлико девоjко [осина-девушка] (Бован 1981), а зачин с упоминанием «трепетљики» открывал многие свадебные песни, см. из Герцеговины: «Трепетљика трепетљала пуна бисера… / Ови наши бj’ели двори пуни весеља» [Трепетлика-девушка трепетала, полная жемчуга, / увешанная жемчугом, эти наши белые дворы полны веселья] (БВ 1890/15–16: 243). У словаков молодоженам на свадьбе в вино добавляли соструганную кору сросшихся вместе бука и осины (мужского и женского символов), чтобы молодые жили дружно и любили друг друга (Bednárik 1943: 44), что также указывает на отсутствие у этого дерева в местной традиции негативных коннотаций.

За пределами Восточной Славии осина теряет свое значение и как универсальный оберег, ибо в этой функции у западных славян чаще выступала бузина, а у южных славян и отчасти в Карпатах — боярышник и тис. Примечателен параллелизм контекстов, в которых фигурируют эти деревья, позволяющий увидеть славянский культурный «дендрарий» в его географической проекции. Если в южнославянских регионах одним из основных оберегов ребенка был крестик или кусочек тиса, вшитый ему в одежду или положенный в колыбель, то у украинцев это был крестик из осины. Если в западнославянской магии в качестве инструмента возвращения «подменыша» обычно использовалась бузина, то у восточных славян, как мы видели, в тех же случаях применялась осина. Как мы уже не раз упоминали, на большей части восточнославянской территории осина была окружена легендами об Иуде и предательстве Св. Семейства, о которых и пойдет речь дальше.

Легенды об осине. В легендах, преданиях и апокрифических рассказах осина предстает как дерево «грешное», «прóклятое» и «чертово». Именно этому кругу текстов осина, видимо, обязана сформировавшимся вокруг нее негативным ореолом, хотя вопрос о том, что было в начале — ее «легендарное» проклятие или демонический образ, — остается тем не менее открытым.

В фольклорной традиции имеет хождение небольшой корпус нарративов о происхождении осины в результате проклятия. Соответствующие болгарские легенды (из разных областей Болгарии) вписываются в рамки сюжета ATU 425М («Муж-уж»).

— В Страндже известна легенда о происхождении дуба, ясеня и осины — о рождении двух мальчиков и девочки от брака девушки со Змеем. Мать проклинает детей за то, что они указали ее братьям, как найти дом Змея, и в итоге дети превращаются в деревья: сыновья — в дуб и ясень, а девочка — в осину с вечно дрожащей листвой (Странджа 1996: 223). Согласно другому нарративу, Змей женится на девушке, у них рождается дочь Треперушка (осина), которая выдает братьям матери имя отца. Они вызывают его на берег моря, отсекают ему голову, и море покрывается красной пеной; умирая, он обращает дочь в дерево, трясущееся день и ночь: «Тизе, Треперико, дрво да станеш и ден’ и ношк’а мирка да немаш, зиме и лете се да трепереш!» [Треперика, пусть ты станешь деревом, день и ночь покоя не знаешь, зимой и летом трепещешь!] (Ангелова 1948: 138, Самоковско; БНПП 1983/7: 154).

Вторая группа мифологических рассказов известна преимущественно восточным славянам.

— В белорусской легенде рассказывается о том, как отец с матерью и дочкою работали в поле, но дочка ленилась, и мать в сердцах прокляла: «Каб ты стала асiнаю! Чаго ты стаiш?» Проклятие исполнилось, и дочка превратилась в осину, у которой листья затряслись так же, как у девушки в тот момент, когда она испугалась материнских слов. Отец проклял мать за то, что она сотворила с дочкой: «Ах, каб ты сама стала бярозаю! Што ты найлепшаго зрабiла?» И мать стала березой, опустив ветви так, как у нее были опущены и заломлены руки; с того времени якобы и появились на земле береза и осина (Federowski 1897/1: 173, № 567, Гродненская губ.). Согласно нарративу из Прикарпатья, девушка убила своего ребенка и закопала его под забором; на могиле вырос большой куст бузины, в нем спрятался черт, а девушка около куста стала осиной, которая, чуть подует ветер, дрожит от страха и стыда (ЕЗ 1902/13: 123, № 312).

Основной же корпус касающихся осины легенд и преданий объясняет происхождение не самого дерева, а его отличительных черт, таких как дрожание ветвей и листьев, горький вкус коры и сока и некоторых других. Фольклорные тексты о появлении у осины этих свойств имели хождение во всем славянском мире и у германских народов (согласно «Словарю немецких суеверий», в германской традиции зафиксированы легенды, объясняющие дрожание осины тем, что из нее был сделан крест для распятия Христа; она не склонилась и оставалась неподвижна, когда Христос или Пресвятая Дева бежали через лес и когда Христос возносился на небо; осина предала Бога (или Богородицу), когда он хотел спрятаться, убегая от преследователей; кляп, воткнутый в рот Иисусу, был сделан из осинового дерева; на осине повесился Иуда, и нек. др. (HDA 2: 1021–1022)) и разрабатывались в этиологических легендах, а также колядках, апокрифических рассказах и других жанрах. Нам уже приходилось бегло касаться этой темы (Агапкина 1996); позже к ней обращались и другие исследователи (Белова 2004: 202– 205; Усачева 2010; Белова, Кабакова 2014).

Основной корпус текстов, объясняющих появление этих особенностей осины, и прежде всего — трепетания ее ветвей, базируется на событиях, относящихся к апокрифической версии христианской истории, хотя и не только на них. В рамках этого весьма обширного корпуса текстов мы выделили пять групп.

I . Первая группа представляет тему предательства осины или неоказания ею помощи Св. Семейству. Тексты, разрабатывающие эту тему, опосредованно восходят к эпизоду бегства Св. Семейства в Египет от царя Ирода; они известны в разных славянских традициях, но основной ареал их распространения — Польша, Белоруссия и Украина. О подобных польских легендах см. подробнее: Krzyżanowski 2, N 2651; Zowczak 2000: 262–267. Суть участия осины в событиях, описываемых в этих текстах, в том, что по разным причинам осина не позволила Св. Семейству спрятаться под ней, отказала им в укрытии (от Ирода или непогоды).

— «Когда Богородица убегала в Египет, там дождь шел или там было слишком жарко, вот она и хотела спрятаться под осиной. Это от Ирода и хотела спрятаться под осиной, а осина не хотела дать ей своей тени. И в наказание за это она и дрожит всегда» (Niebrzegowska 2000: 84, В, Польша). Богородица с новорожденным Христом бежала и спряталась в лесной чаще (от Ирода или от дождя). Но осина подняла листья кверху, и укрыться было нельзя. За это Богородица прокляла дерево, сказав: «Трептала до века, ни од ветра, ни од кише, већ од страха божjега и на томе остане» [Чтобы ты трепетала вечно, не от ветра, не от дождя, а от страха Божьего, и пусть будет так] (Самарџиjа 2016: 208, № 25, зап. Сербия).

По другим легендам, осина сильно испугалась и трепетом ветвей невольно выдала место, где пряталось Св. Семейство. Как заметил А.Б. Страхов, в подобных сюжетах осина часто наказывается как бы вторично: не трепетом листьев за участие в преступлении, а именно за трепет, вменяемый ей в преступление (Страхов 2003: 166):

— «Раньшы говорылы, такэ што… Як Буг народыса и его шукалы яўрэи, хотели ўбиць, этого Бога, а ўон буў маленькый шчэ. И Маци яго заховала пуд осиною, дак они стали шукаць, эта осина задрыжала, лысточкы. И ўот оны нашлы под тую ўосиною. А Божа маць, говораць, сказала, штоб ты ўсё сваё ўремья дрыжала» (ПА, Стодоличи Гомельской обл.). Богородица с Младенцем спасались бегством: «Ale Maryja niedaleko była, / Boć pod osiką spoczynek miała. / Osika się zarepotała, / O Maryji synie wyjawiała» [Но Мария была недалеко, под осиной отдыхала, осина зашумела, о сыне Марии рассказала] (Marczewska 2002: 173, польская колядка). Осина — самое слабое дерево: оно проклято Богом за то, что, когда Иисус пытался скрыться от своих преследователей и забрался на осину, она начала трясти своими листьями, как и до сих пор трясется, так что преследователи поняли, что на ней кто-то сидит, и нашли Иисуса (Dragičević 1907: 320, Босния).

Таким образом, предательство осины оказывается как намеренным, так и случайным; последнее, однако, не отменяет последовавшего за этим проклятия или наказания осины, обычно от лица Богородицы. Проклятие является кульминацией сюжета, его итоговой сценой; оно часто оформлено в виде прямой речи и формулы, вкладываемой в уста Богородицы, см.: «Skoro mnie nie chcesz ukryć, będziesz się trzęsła całe życie» [Раз ты не хочешь спрятать меня, будешь трястись
всю жизнь] (ArchKEUW, 0/31, Мазовше, Польша). А.А. Потебня связывал мотивы проклятия осины (в том числе проклятия бесплодием в южнославянских песнях) с проклятием Христом бесплодной смоковницы (Потебня 1887/2: 52 и далее).

Помимо осины, в рассматриваемых этиологических текстах принимают участие и другие растения, которые либо разделяют судьбу осины, либо, напротив, лишь оттеняют ее предательство своим благородным поведением. Такой принцип построения этиологических текстов широко известен и выходит далеко за рамки нарративов об осине.

В песенном фольклоре, прежде всего в балканославянских и карпатоукраинских колядках, встречаются сюжеты о проклятии Богородицей одновременно нескольких растений.

— В македонской песне «Исповедь Богородицы» Пречистая признается в том, что во время бегства с младенцем Христом прокляла три растения, которые мешали ей в дороге: плющ, ель и осину, последняя наказывается тем, что не будет давать тени: «Тонка ясика тонка да бидит… сенка да немат» [Тонкая осина тонкой пусть будет… пусть у нее не будет тени] (Миладинови 1981: 35, № 36). В лемковской колядке та же судьба постигает терновник и осину, хотя и по другой причине: «Стала ёна [Богородица во время бегства], стала хвильку [минутку] спочивати /…сына повивати; / стало êй ся, стало галузья кланяти, / Бучья и корêнья и всяке створêнья, / Лем [Только] ся не клонила проклята й осика / …и прокляте терня. / Проклята й осика, / Бодай ес ся трясла / До суду судного, до вѣку вѣчьного! / А прокляте терня Бодай ес кололо, / До суду судного, до веку вечьного!» (Головацкий 1878/2: 10, № 13).

Среди польских, белорусских, севернорусских и других легенд о проклятии осины немало тех, что основаны на противопоставлении хорошего и плохого деревьев. В качестве первого выступают лещина, береза и ель, которые Богородица или Христос благословляет, наделяя полезными качествами; в севернорусских легендах осина чаще противостоит можжевельнику (вересине) (см.: Белова, Кабакова 2014, № 298).

— Св. Семейство, спасаясь от погони, спряталось под осиной, но кукушка закуковала, осина испугалась, задрожала, за что и была проклята: «Шоб ты век траслася»; после этого беглецы спрятались под орешником, и, хотя кукушка вновь закуковала, орешник опустил ветки, и преследователи их не заметили (ПА, Мокраны Брестской обл.). Богородица с Младенцем, убегая от царя Ирода, спрятались под осиной, но она не смогла их скрыть, т.к. дрожала от страха, боясь, что царь Ирод ее срубит. Тогда Мария перебежала под лещину, которая, как могла, укутала ее своими ветвями, и Ироду пришлось вернуться ни с чем. Поэтому Христос сделал так, что осина дрожит даже при хорошей погоде, а под лещиной можно укрыться и в грозу, поскольку гром туда не бьет (Siarkowski 1883: 117, центр. Польша). В белорусской легенде акцент смещается с осины на березу, которой — в благодарность за спасение — Богородица передает белый цвет своих одежд: «Осыну нельзя <сажать у дома>. Як Иисус Хрыстос родился, то Божую Матерь сатана ловила. Бигла, бигла и схавалася под осинай, а осина испугалася и поднила галлё и задрыжала, а вона из-пад тэй осины стала бижаць и подбигла под березу…» (ПА, Спорово Брестской обл.).

Легенды о бегстве сакральных персонажей от преследования в рамках темы предательства осины не ограничиваются рассказом о Св. Семействе. Небольшой корпус легенд и преданий относится к апокрифическому эпизоду о попытках самого Христа спрятаться от своих преследователей накануне распятия. Такие легенды известны преимущественно по восточнославянским записям (реже — по балканославянским).

— «Когда искали Христа, осина зашумела листьями, сказала дьяволам, где он спрятался. Господь ее и заклёл за это» (Ширский 1923: 6, Костромская губ.); «Он <Иисус> спрятался под осиной, а задрожал лист. Кинулись, а он там» (Бондарь 2005: 79, Кубань); Осину проклял сам Бог за то, что отдала Христа сатане или евреям (Чајкановић 1985: 122, Сербия).

II. Сюжеты, объединяемые нами во вторую группу, также базируются преимущественно на событиях христианской истории (в их апокрифических версиях), однако трактуются несколько мягче — не как предательство осины, а лишь как непочтительность по отношению к персонажам Священного предания. Например, польская легенда гласит, что во время творения Всевышний просил деревья соблюдать тишину, но осина не услышала этого призыва и начала шелестеть; Бог наказал ее, и с тех пор она трясется даже тогда, когда на земле спит ветер и царит полная неподвижность (Marczewska 2002: 170).

Чаще всего осину наказывают за неуважение к Христу в переломные моменты его земной и последующей жизни (во время рождения, крещения, распятия, смерти, вознесения и т.д.).

— Когда Богородица родила Иисуса, все деревья смолкли, и только осина продолжала шуметь, за что и была проклята тем, что не дает плодов (Ловешки край 1999: 278, Болгария, легенда). В болгарской песне св. Иоанн обратился к воде и лесу: «Застой, горо, застой, водо, / Кое чюе, да застане, / Да си крьстим млада Бога!» [Замри, лес, замри, вода, кто это услышит, пусть замрет, чтобы мы крестили молодого Бога!]; осина не услышала его призыва и не замерла, в наказание за что св. Иоанн проклял ее: «…трепетлиё, / Да треперешь и день, и нощь, / И сос ветер, и без ветер» […осина, пусть ты будешь трепетать и днем и ночью,
и от ветра, и без ветра] (Геров 5: 353–354).

О непочтительности к Христу, проявленной в момент его смерти, чаще речь заходит в легендах из Западной Славии.

— Осина наказана за то, что позволила сесть на свои ветви воробью, который громко кричал «Cierp, cierp, cierp!» [Терпи, терпи, терпи!]; воробей наказан тем, что такой маленький и серый, а осина — тем, что постоянно трясется (dygocze) от ужаса (Marczewska 2002: 170, Польша). Чешская легенда гласит, что осина дрожала в момент вознесения Христа на небо, и оттого она обречена на вечное дрожание (Košťál 1902: 296). О трепете осины во время Вознесения сообщают балканославянские источники (Ђорђевић 1958а/1: 131).

Особый подраздел этой темы составляют легенды, в которых осине вменяется в вину то, что она не поклонилась Богу во время его хождения по земле, причем непочтительность осины противопоставляет ее остальным деревьям:

— «Ну ещо он [Бог] шол когда по земле, всякое дерево ему поклонилоси. А осина ему не поклонилоси. А он и говорит: “Вот тебе, осина, ветру нет, а ты будишь дрожать, как лист на осине”. Так [сейчас] ветру нет, а лист на осине всё равно шевелитца. Не поклонилася Богу…» (Белова 2004: 203–204, Архангельская обл.). «Дяду Господ» сошел на землю и странствовал по миру, все деревья поклонились ему, кроме осины, после чего последовал приговор: “Да са ражда треперика дърво, дето есен слана пада, пролет да са топи и с вятър и без вятър се да трепери”» [Пусть там родится осина-дерево, где осенью иней падает, весной пусть мокнет, и с ветром, и без ветра пусть трясется] (БНПП 1983/7: 206). «Осина трепещет листьями в наказание за то, что она не захотела поклониться Богу, когда все остальные деревья поклонились» (Šmitek 2012, № 32, Словения, Гореньско).

Отдельную группу текстов в рамках рассматриваемой темы составляют болгарские, македонские и сербские колядки, в которых речь идет о сакральном пении. В них действующими лицами, теми, кто поет, выступают как люди (колядники в основном), так и божественные персонажи (св. Георгий, ангелы и др.), которые поют, например, в церкви; осина не прекращает шелестеть листвой во время их пения, за что ее проклинают (дрожанием ветвей или бесплодием). Этому сюжету в южнославянском фольклоре посвящена специальная статья (Николић 1991: 12–13; см. также: Потебня 1887/2: 52–53).

— В сербской колядке поется: «…Стани горо, коледо, стани водо, коледо, / Да слушамо, коледо, два анђела, коледо, / Стану гора, коледо, стану вода, коледо, / Трпетљика, коледо, не престаде, коледо, / Проклела jу, коледо, Божjа маjка, коледо…» [Остановись, гора, коляда, остановись, вода, коляда, давайте послушаем двух ангелов, коляда. Остановились горы, коляда, остановились воды, коляда, осина не остановилась, коляда, прокляла ее Божья Мать, коляда…] (Самарџиjа 2016: 207, № 23, см. также № 24). Богородица наказывает осину за то, что та продолжала трепетать, когда колядники песней оповестили мир о рождении Христа; завершает колядку традиционная для болгарских песен формула проклятия: «Ой те тебе дърво, дърво трепетлика, да трепериш заман, и без вятър, и със вятър» [Ой, это тебе, дерево, дерево осина, пусть ты трепещешь всегда и без ветра, и с ветром] (Маринов 1914: 45). Три ангела поют райскую песню в церкви, стоящей посреди неба; Богородица призывает всех — горы, воды, людей и детей — слушать эту песню; все останавливаются и слушают песню ангелов, только трепетљика не слушает их: «Благослови Божjа маjка: / Што слушало, род родило, / Трепетљика не родила, / Узаман ми трепећала, / Од данаске за довека» [Богородица благословляет: Что слушало, то пусть плодоносит, осина не плодоносила, всегда трепетала, отныне и до века] (Дебељковић 1907: 272, сербы в Косово, колядка).

Помимо дрожания ветвей, осина наделяется и другими неприятными качествами, прежде всего бесплодием, см. формулы проклятия из колядок:

— «Йой та, тебе, идно дърво, / Цвет да цъфниш, да ни вържиш…» [Вот это тебе, дерево, цвести пусть цветешь, но не завязываешь плодов…] (СбНУ 1892/7, отд. 2: 6, Ямболско); «Треперила не престала, свака гора род имала, а ти рода не родила» [Чтобы ты трепетала, не останавливалась, каждое дерево плодоносило бы, а ты бы не имела плодов] (Ђорђевић 1958а/1: 131) и др.

III. Третья тема объединяет тексты, в которых осина наказывается за то, что ее древесина была использована для крестных мук и распятия: она позволила мучителям Христа сделать из своей древесины крест, на котором его распяли, гвозди, которыми он был прибит к кресту, реже — его гроб, а также спицы, что загоняли Христу под ногти; Богородица либо сам Христос прокляли осину и наказали ее тем, что она трясется по сей день. Помимо легенд и апокрифических рассказов эта тема представлена в духовных стихах. Рассматриваемые здесь сюжеты и мотивы разительно отличаются от двух предыдущих групп, в которых именно действия осины приводят ее к наказанию, — в данном же случае осина оказывается пассивным соучастником крестных мук и наказывается именно за эту свою пассивность.

— Крест, на котором распяли Христа. На Троицу нельзя украшать дома осиной, т.к., когда искали дерево, чтобы делать крест для Христа, то все деревья отказались, кроме осины (КА, Гутисько-Турянське Львовской обл.). В украинском Полесье известно предание о том, что крест распятия был сделан из осины, а гвозди — из грушевого дерева, поэтому Бог обрек осину на вечную дрожь и разрешил людям причинять вред грушевому дереву: каждый проходящий мимо него обязательно бросает в дерево камнем (Трусевич 1865: 1).

— Спицы, или иглы, которые во время мучений втыкали под ногти Христу: «Кажуть, што то колысь-то Матэрь Божыя заклынала. Колысь йик Господа Иисуса Хрыста мучылы, тэй дэрэўо за нихты загонялы, а Матэрь Божыя стояла под осикою и заклынала, казала: “Ой, бо дайтэ осэчыну, / Од витройку трыпытила, / Од витройку буйнэйкого, / Од сонэйка яснэйкого!”» (ПА, Пески Волынской обл.).

— Гвозди, которыми Христос был прибит к кресту: «Осу нэнавидять, потому шо она, бачтэ… Значыть так. Як Хрыста мучылы, то прыбывалы его гвоздямы до крэста и ныякым дэрэвом нэ моглы прыбыты, тилькы осовэ дэрэво пушло у тыи ладоны, у тыи рукы, ногы. И Хрыстос, як помираў, сказаў, и вин затрэпытыў и сказаў: “Будэш ты, — кажэ, — трэпытыты до Божого суда!”» И вот вона, вы бачтэ, хош як тыхо, а оса всэгда трясеться» (ПА, Олтуш Брестской обл.).

— Прутья, которыми бичевали Христа: «Кажуць, там галiну ламалi: бярозу ламалi — не зламалi, дуба ламалi — не зламалi, а яе зламалi. I галiнкаю таей бiлi Iiсуса Хрыста. I вот яна за тым i трасецца. Што яна атламалася» (Боганева 2010, № 108С, Брестская обл.; то же: Сокiл 1995: 43, Прикарпатье).

— Гроб, в который положили Христа: «З осины був гроб Христа, нельзя ее садить, она боится и трясется» (ПА, Жабницы Брестской обл.).

— Огонь, которым мучили Христа/пророка (мотив встречается на противоположных концах славянского мира): «Осина… проклятое дерево. Она… начинат расти — у ей сердце все гнилое. И оно правда и есть. Оно… проклято Богом. Вроде того, что опять за Бога теперь взялись, это Бога когда как варили, кипятили, там
еще что творили, жгали, это на осины его только могли взять, а так никако дерево не закипало, что до кипения не доходило» (Криничная 2011, № 42, Пудожский р-н). Тема осинового огня, используемого для мучений сакральных персонажей, проникает в исламские предания Южной Славии. Согласно боснийской легенде, в Ираке при царе Нимруде жил пророк Ибрахим, который боролся с идолами и был сторонником единобожия, за что царь Нимруд и его люди пытались сжечь пророка. Мул привозил к костру дрова из вишневого дерева, а ящерица разжигала огонь. Однако вишня не захотела гореть, поэтому мул привез осину, которая охотно горела. Аллах рассердился и проклял мула (который с тех пор не дает потомства), ящерицу и осину (которая всегда трепещет), а вишню благословил, поэтому ее никто не сжигает и вообще не трогает, даже не спиливает старых веток (Štovanje trešnje 1895: 467–468).

В славянском фольклоре осина занимает первое место в ряду деревьев, «повинных» в крестных муках Спасителя, — во всяком случае на западе Славии, на Украине и в Белоруссии, в то время как в русской и южнославянских традициях эти сюжеты, во-первых, известны значительно реже, а во-вторых, место осины в них могут занимать другие деревья (например, кизил у южных славян).

IV. Четвертая тема этиологических рассказов и комментариев объясняет некоторые свойства осины тем, что на ней повесился Иуда (или черт). В них, как и в текстах предыдущей группы, осина наказана за свою безвольность и пассивность.

У восточных славян (см. русское название осины иудино дерево — Даль, s.v. Иуда: 68), а также в Польше тема Иуды, повесившегося на осине, необыкновенно популярна и зафиксирована в целом ряде коротких легенд и поверий, которые объясняют:

— Трепетание ветвей осины. «Осина — дерево проклятое. На осине Иуда удавился… С тех пор от страха проклятия трясутся листья на осине» (Бондарь 2005: 79, Кубань); «…на осице Юда вешався» (Ефименко 1874: 42, Украина); «Osika sie zawsze trzęsie, bo sie na niej Judas owiesiuł» [Осина всегда трясется, т.к. на ней Иуда повесился] (Matyas 1897: 108, Польша) и т.д.

— Горький привкус ее древесины. «Осина первоначально сотворена была сладкою и твердою; но впоследствии, когда удавился на ней Иуда, Бог, в знамение проклятия своего, преложил приятный вкус ее в горечь, соделал ее деревом скорогниющим и листьям ее повелел трястись непрестанно» (А.М. 1859: 48, Нижегородская губ.).

— Красноватый цвет ее листьев осенью. Осина — дерево проклятое, поэтому оно и горькое на вкус. Когда Иуда повесился, оно от страху зашумело листьями, так Бог и велел ей всегда шелестеть, даже когда нет ветра. На осине лист раньше был другой, а не такой, теперь он почти круглый, «как бы деньга какая». Под осень у других деревьев листья желтеют, а у осины краснеют, делаются красными, точно кровь, оттого что Иуда на ней повесился (РКЖБН 2007/5/2: 415, Вологодская губ.).

Крайне редки и тем более интересны легенды, которые объединяют повешение Иуды с другими кровавыми эпизодами Ветхого и Нового Завета и тем самым устанавливают взаимосвязь между самими событиями и участвовавшими в них персонажами. Такова, в частности, украинская легенда, в которой слиты в единое повествование и грехопадение первых людей, и убийство Авеля, и повешение Иуды:

— «Склонив Еву ко греху, Люципер научил Каина, как делать горилку (т.е. водку), и Каин, напившись пьяным, бесчестил свою сестру, а когда меньший брат его Авель рассказал об этом Адаму, то Каин рассердился за это на Авеля, схватил осиновый кол да и убил таковым Авеля, по этой причине осина и сделалась любимым деревом дьявола, поэтому на ней и Иуда Христопродавец повисился» (Савченков. Л. 4, с. Соловьевка Радомысльского у.).

Еще чаще, впрочем, поверье о повесившемся на осине Иуде/черте ложится в основу не легендарного рассказа, а этиологического комментария к бытовому запрету (примеры таких запретов и комментариев мы приводили выше): «Осину не сажали. Бо колысь казалы, што то на осынэ чорт вишался… осына бойиця, так вона трымтыть, хоч и нымае витру, а всё равно лыст шылыстыть на ей» (ПА, Березичи Волынской обл.).

Своеобразную оппозицию запретам составляют рекомендации по использованию осины. Тем фактом, что на осине повесился Иуда и она трясется от страха, объясняют ее свойство отпугивать «ходячих» покойников и ночные кошмары: «Гэта ж чортава дзерава. Гэта грэшнае дзерава. Во калi няспiцца, падлажы пад падушку, дык спаць будзешь. Як Iсуса Хрыста распялi, на гэтым дзераве павесiўся Iўда, учанiк яго, цi брат яго... Гэтае дрэва трасецца пастаянна, гэта грэшнае дзерава» (Проза Падзвiння 2011, № 896, Витебская обл.).

Смерть Иуды (завершение его жизненного пути) на осине была переосмыслена в заговорах, где она стала прообразом прекращения болезни или остановки кровотечения.

— Орловские знахари, чтобы вылечить грыжу, выламывали доску в полу посреди избы и забивали туда осиновый кол, говоря: «Как Иуда в землю вошел, схоронился, так и ты, грыжа, пропади и спрячься в середку» (Попов 1903а: 208, Вологодская губ.), см. в заговоре от кровотечения: «Как Июда удавился у горка древа осины, так бы унялас(ь) кров(ь) у раба Б(о)жия имярек, нутренная и сердечная, и жилная, и порезная, и всякая недужная кров(ь), часть с частью, кость с костью, сустав с суставом» (Топорков 2010, Олонецкий сборник XVII в., № 101а).

Было бы, впрочем, неверно полагать, что тема повешения Иуды/черта не получила развития в жанре этиологической легенды как таковой. Такие легенды широко известны; в основе их сюжета — выбор, который вынуждены совершать разные деревья, позволяя или не позволяя Иуде исполнить задуманное. Дерево либо отказывается помочь Иуде в этом (ломается, сбрасывает его с себя, поднимает ветви, не давая возможности ухватиться за них, и т.д.), либо, как осина, принимает его.

— «Когда Иуду предателя начала мучить совесть, он пошел в лес, чтобы повеситься, но на каком дереве он ни вешался, оно нагибалось до земли, и он не мог повеситься. Наконец он увидел осину, лежавшую чрез глубокий овраг, на ней он и повесился» (Харьковский сб. 1888/2, отд. 2: 98)16; «Юда прибiг до грушi, хотiв повiситься да колюча дуже; от вiн прийшов до осики дай завiснув. За тiм то вона й теперь так дрiжить, i груша дрiжить i трясеться, да тилькi не так» (Рогович 1874: 24, № 530, Украина). «Осину Бог проклял за то, что когда ни одно дерево Юды не приняло, то только она смилостивилась над христопродавцем; поэтому она всегда дрожит, потому что ее Бог так заклеймил» (Pietkiewicz 1938: 41, Гомельский у.).

На юге Славии сюжет об Иуде, повесившемся на осине, встречается значительно реже. Т. Джорджевич приводит его в перечне других сербских сюжетов, относящихся к осине, но самих текстов не указывает (Ђорђевић 1958а/1: 131); не упоминает о нем и В. Чайканович. У боснийских сербов глухим отзвуком легенды можно считать сопоставление Иуды с осиной: полагают, что осина — изгой среди деревьев, так же как Иуда — изгой среди апостолов (Dragičević 1907: 320).

V. Несколько иной характер имеют тексты, которые были собраны нами в пятую группу. Хотя упоминаемые в них события те же, что и в предыдущих группах, однако мотивация участия в них осины и его интерпретация — другие. Согласно логике таких текстов, трепетание осины — всего лишь результат пережитого ею страха и ужасных событий, свидетелем которых она стала. Важнейшим отличием этих текстов от всех тех, что были рассмотрены выше, является поэтому отсутствие в них мотивов наказания и проклятия.

— Повешение Иуды. В духовном стихе «Сон Богородицы», записанном от И.А. Федосовой, есть эпизод повешения Иуды: «Иуда же, что продал ли Бога за тридцать монет, / Перед своей он совестью не выдержал ответ, / И на осине со отчаянья повесился. / А лучше было б, как разбойник на кресте, / Коли б с прощением припал к Его святой руке, / И с той поры осина и без ветрышка трясется» (Агренева-Славянская 1889/3: 89). Согласно полесской легенде, Иуда долго выбирал дерево, чтобы повеситься, но все деревья «не давались» ему, поднимали ветки вверх, и только осина не сделала этого, она заснула и опустила ветки, и тогда он повесился на ней; после этого она очень испугалась и с тех пор шелестит без ветра (Оболенская, Топорков 1990: 158, Замошье Гомельской обл.).

— Распятие Христа. Христа осудили на распятие и пришли рубить дерево для креста: «як тото увидiло дерево, що будут го рубати, листя що почали з страху трепетати» (Сокiл 1995: 43, Карпаты). Закарпатская легенда объясняет дрожание осины тем, что, когда мучители Христа пришли в осиновый лес выбрать дерево для распятия, каждая осина в том лесу затряслась от страха: «Лиш би не мене зрубали», отчего ее листья трясутся до сих пор (Сенько 1993: 83).

— Спор Бога и дьявола. Дьявол создал волка, но не мог оживить его. Тогда Бог посоветовал ему дунуть волку в морду, и дьявол закричал: «Huziu, buziu, wiłku, na Pana Boga!» [Давай, волче, ради Бога!] Но волк не пошевелился. Тогда он крикнул: «Huziu, buziu, wiłku, na dyjabła!» [Давай, волче, иди к черту!] Волк вскочил, а дьявол страшно испугался и бросился прочь. Рядом росла осина, которая увидела страшный облик дьявола и затряслась так, что трясется до сих пор (Gustawicz 1882: 281, Бельско-Бяла, юж. Польша).

Кроме того, в отдельных сюжетах осина, как отметила В.В. Усачева, перенимает чувства человека, разделяет тяжесть его душевного напряжения и его страх (Усачева 2010: 146). Польская легенда гласит, например, что листья осины дрожат с того времени, когда Богородица убегала с Иисусом в Египет и ее сердце дрожало от страха за него (Ciszewski 1887: 52, пов. Олкуски; то же в Карпатах, Сокiл 1995: 43).

Это восприятие чужого страха в некоторых современных легендах служит объяснением широкого использования осины в апотропеических целях и воспринимается скорее позитивно. Например, в белорусской легенде говорится, что, когда Христос нес свой крест на Голгофу, все, кто сопровождал его, спрятались за осину, которая там стояла: «I шчоб не вiделi, так онi за осiну праталiс. Потому это дэрво осына помоцное людям» (Боганева 2010, № 110, Брестская обл.). Смысл этого рассказа в том, что осина, которая спрятала людей во времена распятия Христа, помогает им и сейчас.

* * *

Мы рассмотрели корпус (заведомо неполный) славянских этиологических сюжетов, объясняющих некоторые характерные свойства осины. В части этих сюжетов (группы 1 и 2) осине вменяются в вину ее собственные поступки (трактуемые как предательство или непочтительность), в то время как в сюжетах из групп 3 и 4 осина наказывается за то, что позволила другим использовать себя в неподобающих целях (сделать из своей древесины гвозди для распятия или дать Иуде повеситься на своих ветвях). Однако в обоих случаях к осине предъявляются требования как к индивиду, наделенному свободой воли, способному и обязанному совершить сознательный нравственный выбор. Подобное отношение к деревьям беспрецедентно, ведь тем самым оно помещает их в ряд индивидов — людей и животных. Именно этим, видимо, можно объяснить тот факт, что в этиологических сюжетах, о которых шла речь, такое важное место отводится этической проблематике: вопросам преступления и наказания, вины и невинности, случайности и преднамеренности, а также эмоциональному миру дерева, восприимчивого к чувствам других индивидов. Этическую проблематику усиливает христианский элемент, вносимый в эти сюжеты легендами на евангельские темы.

Мы уже упоминали о том, что осина редко оказывается единственным деревом в хронотопе легенды: сопоставление разных деревьев, попадающих в сходную ситуацию, характерно для всего корпуса этиологических сюжетов (прежде всего для легенд о животных). Потому осина то противостоит другим деревьям, то поступает так же, как они. Эта особенность легендарных сюжетов важна для понимания структуры всего фольклорного дендрария, ибо позволяет устанавливать связи между отдельными его представителями — как синонимические, так и антонимические. Такие связи и отношения особенно заметны в масштабах славянской традиции в целом, поскольку дают возможность структурировать дендрарий в том числе в географической проекции. Например, противопоставление осины, рябины и бузины в сюжете о повешении Иуды соответствует распределению этих деревьев между Восточной Славией (где в сюжете фигурирует осина), с одной стороны, и Западной и отчасти Южной (где речь идет о рябине или бузине) — с другой; в то же время на пограничных территориях (например, на западе и юго-западе Украины) эти легенды могут относиться как к бузине, так и к осине.

Легендарные рассказы о происхождении свойств осины, как и этиологические тексты вообще, соединяют христианскую историю и повседневность, объясняя сегодняшнее положение дел давнопрошедшими событиями. Круги же от этих событий расходятся максимально далеко и затрагивают не только само дерево и его свойства (дрожание ветвей, горечь древесины, бесплодие или что-то еще), но и человека, который связан с этим деревом в практической плоскости — в ритуале, быту и хозяйственной деятельности. Неслучайно поэтому, что многие легендарные предания об осине функционируют в качестве мотивации запретов, регламентирующих использование осины в тех или иных целях.

Источник - Агапкина Т.А. Деревья в славянской народной традиции: Очерки. — М.: Индрик, 2019.